Вертолетный гул начал удаляться и пропал совсем. На смену ему тут же пришел рваный грохот пулеметного обстрела.
И что же, завидовать всем тем, кто остался за линией этой пальбы? – подумал Олег. И даже если есть в этом какая-то подлость, что она в сравнении со всей этой происходящей сейчас подлостью? И знакомый мир оказался совсем не таким. И надо что-то решать по его поводу. Как решать, когда жизнь складывается из одного этого взбесившегося грохота?
Наверху нарастал, охватывал все вокруг мерзкий человеческому слуху, бесноватый гул огромного пожара. К синему небу тянулся из окон верхних этажей густой черный дым.
Олег поднялся с пола, вышел в коридор и распахнул дверь в комнату напротив. Под ярким солнцем через мельтешение черного пепла виднелись привычные пресненские дома. Прямо – гостиница «Мир», левее – высотка, еще дальше – здания на Садовом кольце.
Стреляли с их крыш. Стреляли те, кого он мог встречать где-нибудь здесь, на этих улицах.
Он стоял у окна и смотрел в их сторону. Ему казалось, что они его видят. Они могли выстрелить в него сейчас, в любое из этих мгновений. Но они не могли его убить. И в этом наваждении он чувствовал свое зыбкое и злое превосходство над ними.
Человек в темной спортивной шапочке, надвинутой до самых глаз, теребил рукой ворот черной водолазки и разглядывал в приоткрытое чердачное окошко то клубы густого дыма над Белым домом, то площадь перед Горбатым мостом.
За баррикадой на брусчатке лежали убитые. По тротуару пытался ползти парень в светлой куртке. Вытягивал вперед руку, делал усилия подтянуться и ронял голову на асфальт.
Метрах в ста от баррикады стоял бэтээр. Из люка торчала голова в черном шлеме. Солдаты в зеленых телогрейках выглядывали из-за бэтээра в сторону Белого дома и стреляли короткими очередями. От стадиона загрохотал пулемет.
Человек поправил расстеленный на досках плащ, поднес к глазам бинокль и стал рассматривать разбитые окна Белого дома. Осколок в оконном проеме переливался на солнце голубыми и бежевыми искорками. На краю стола стоял телефонный аппарат, дальше виднелась распахнутая дверца шкафа. В следующем окне, в глубине комнаты что-то мелькнуло. Человек потянулся рукой к винтовке. Но движения в окне больше не было. Он ждал несколько секунд, вглядываясь в полумрак комнаты, и перевел взгляд на площадь. Солдаты прятались за бэтээр и постреливали. Лежал на тротуаре парень. Вдалеке, за площадью у ограды парка стоял военный и махал кому-то рукой.
И никто из тех, кто копошился внизу, не знал, что все они были подвластны и обречены: и тот, кто метнулся в комнате Белого дома, и эти олухи, палившие из-за бэтээра, и толстоватый военный у ограды. Стоило только вскинуть винтовку и прицелиться. Мир казался простым и послушным. Но чтобы он стал таким, надо было его завоевать. Вот, собственно, и вся история их спеси и гибели. И все было так просто, и так неожиданно – разрывы и пожарище здесь, в самом центре этого города.
Сильно запахло дымом. Человек подтянул молнию на куртке до самого горла. Осторожно посмотрел в окошко. Было все то же, – дымило пожарище, стоял треск стрельбы, лежали трупы на мостовой.
Подъехал бэтээр. Притормозил у лежащего недалеко от баррикады солдатика. Распахнулась дверца. Парень в спецназовской амуниции спрыгнул на асфальт и нагнулся над солдатом. Попытался его поднять, но попятился назад, вскинул руку и повалился набок.
Человек в темной шапочке отодвинулся чуть подальше от окошка, с удивлением смотрел то на дома за сквером, то на лежащего у бэтээра спецназовца. Это куда же ему влепили? – думал он. Если только под самый шлем. Надо же, собака! Ведь метров с восьмисот. И первой пулей. Вот уж доволен теперь. Тоже так хочу.
У дальнего угла Белого дома перекрестье прицела поймало круглую рожу под здоровенной, не по размеру, новенькой каске. Рожа моргала глазами и водила подбородком. Ну, что это? Неинтересно даже. Хоть бы кто-нибудь в шлеме. Все попрятались.
Он повернул винтовкой в сторону Белого дома. Медленно вел прицел по окнам четвертого этажа. Мелькнула женская голова, тут же пропала. Руки перебирали бумаги на столе. Сложили стопкой и исчезли. Опять рука! Тянет что-то к себе. Ну, вот... Он успел поймать в прицел предплечье, чуть выше локтя и выстрелил.
Последний раз она набрала номер телефона, когда совсем рассвело. Два, пять, девять... Длинные гудки. Никого нет. Оглушительный разрыв за окном, потом ещё один.
Под окном пусто, а правее по обеим сторонам улицы большущие машины. И опять грохот разрыва.
Позвонила Леночка, закричала:
– Это у вас там! Даже здесь слышно. А что в «Останкино» было! Всю ночь!
Леночка такая эмоциональная. Но Олега нет! А эти жуткие разрывы? Значит правда стреляют? А в кого? Это все-таки Москва! Здесь столько людей! Но если правда, что есть убитые? Как же все будет дальше? Как жизнь после всего этого сможет стать нормальной? У метро – люди. И машины идут по Пресненскому валу, как ни в чем не бывало. Может быть, кругом оцепление, и Олег не смог пройти. Что это за день такой! И скорее бы он закончился.
Она стала быстро собираться. Искала платок в карманах белой куртки, поправляла волосы, взглянув в зеркало и достала из сумочки ключ. Зазвонил телефон. Леночка затараторила:
– Ой, все по телевизору показывают! Прямой эфир! Ой, что там делается!
Пощелкала переключателем, увидела на экране Дом Советов в черном, копотном дыму. Танки на мосту. Крайний вдруг дергается. И грохот сразу везде – и с экрана, и за окном. Голос комментаторши с сильным акцентом: «Там направо по тротуару ползет человек. Нет, уже не ползёт...». Опять грохот разрыва и его близкое эхо из окна.
Она быстро шла вниз по лестнице. Пожилая соседка с третьего этажа поднималась навстречу, успела крикнуть:
– Куда ты?! Там такое!..
Через двор она выбежала на соседнюю улицу. Но и там все было забито грузовиками. У одного из них стояли двое военных. Лицо первого она не видела, а второй взглянул на нее и неприятно ухмыльнулся. У переулка были какие-то заграждения. Она отодвинула их и побежала дальше. Вслед ей что-то закричали.
У подъезда двухэтажного дома стоял седой мужчина. Она смотрела на него, не заметила выбоины под ногами и оступилась. Он неловко попытался подать ей руку, не дотянулся и взглянул удивленно и растерянно.
Она подбежала к церкви. Правее, от Дома Советов вырвался, ударил в уши жуткий грохот. Она кинулась вперед, к церковной ограде, прижалась к ней и после ещё одного разрыва побежала по переулку.
На улице Заморенова у стен домов стояли и сидели на корточках люди в касках. У края тротуара среди военных, подняв вверх руки, стоял высокий худой парень в выцветшем синем свитере, перепачканном на груди кровью.
Задыхаясь, она дошла до стадиона. И тут все вокруг загудело. Ударил в уши страшный треск поднявшейся стрельбы.
Она пригнула голову, бросилась подальше от военной машины и выбежала на мостовую. Перед ней был большой и нескладный темно-серый дом, построенный на месте домика с мезонином. Она повернула на Конюшковскую и побежала вдоль бетонного забора пресненского стадиона.
Ветер относил дым пожарища. На крыше Дома Советов над багровыми языками пламени реяли на прощание красный советский флаг и злато-бело-черный императорский штандарт.
Человек в темной спортивной шапочке теребил ворот водолазки и смотрел на горящий дом. Светило солнце и, стремясь закрыть его, тянулся по небу длинный черный шлейф. За бэтээром сидели на мостовой, перекуривали солдатики. У баррикады лежал труп врача в белом халате. На стадионе, у бетонной стены стояли под дулами омоновских автоматов три десятка раздетых по пояс баррикадников.
Хорошо бы, чтобы к вечеру нас отсюда убрали, думал человек в спортивной шапочке. Посидеть в кресле, выпить приличного коньяку, поболтать с ребятами. Тот, кто срезал спецназовца под шлем, будет выпендриваться. И черт с ним. Мы тоже стреляем не хуже.
И он опять стал вглядываться в окна горящего дома.
По завоеванному им миру, по городу в черном дыму своевольно бежала девчонка в белой куртке. Стихли
