Мемуары

земли в пятидесяти или шестидесяти лье отсюда. Я нашел такое поведение достойным его и не сказал кюре, что я о нем думаю, потому что хорошо знал, — те, кто более всего грозят, менее всего опасны; я уехал на следующий день пораньше по дороге на Орлеан.

Я поселился в «Экю де Франс», и дворянин, столь любезно выручивший меня, звавшийся Монтигре, явившись в тот же день, познакомился со мной. Я поблагодарил его с живейшей признательностью, и после того, как он мне ответил, что это такая малость, что не стоило труда и упоминать о ней, я навел его на разговор о Росне. Увидев, что меня съедает нетерпение достать его, он мне сказал, что я должен взяться за дело тонко, если хочу в нем преуспеть, потому что этот Росне способен сделать со мной то же, что сделал с ним, то есть, если он случайно заметит, что я преследую его, он тотчас вынудит меня явиться перед Маршалами Франции и таким образом лишит меня всех средств, что я мог бы предпринять; мне нужно использовать величайшую скрытность, если я хочу его сцапать.

Этот дворянин всеми силами хотел усадить меня в наемную карету. Он одолжил мне еще десять испанских пистолей, хотя я выдвигал невероятные трудности, чтобы их не брать; теперь я задолжал ему около двух сотен франков, даже не доехав еще до Парижа. По правде говоря, это было почти все, что я мог надеяться получить в наследство; как я уже докладывал, мои богатства не были непомерно велики; но, оставив себе надежду в придачу, я завершил мою дорогу, договорившись предварительно с Монтигре, что он мне будет сообщать новости о себе, а я ему — обо мне.

/Париж. Мушкетеры Короля./ Едва прибыв в Париж, я отправился на поиски Месье де Тревиля, жившего прямо возле Люксембурга. Я вез рекомендательное письмо для него от моего отца. Но, к несчастью, у меня его забрали в Сен-Дие, и кража только увеличила мой гнев против Росне. Он же сделался еще более скромен, потому что из письма узнал, что я дворянин и должен найти покровительство у Месье де Тревиля. Наконец я решился рассказать ему самому все, что со мной произошло, хотя мне было очень трудно это сделать, потому что, мне казалось, у него сложится совсем неважное мнение обо мне, когда он узнает, что я явился оттуда, не вырвав удовлетворения за полученное унижение.

Я расположился в его квартале, чтобы быть поближе к нему. Я снял маленькую комнатку на улице Могильщиков, совсем рядом с Сен-Сюлъпис, под вывеской «Вольный Лес». Там имелась игра в шары, а одна из дверей выходила на улицу Феру. На следующее утро я отправился к утреннему туалету Месье де Тревиля; вся его прихожая была забита Мушкетерами. Большая часть из них была моими земляками, что я прекрасно услышал по их разговору; и, оказавшись таким образом почти в родной стране, я счел себя сильнее наполовину, чем был прежде, и подошел к первому, кто попался мне под руку.

За Короля, против Кардинала

/Атос, Портос, Арамис./ Истратив часть денег Монтигре, я хорошенько отчистился и не забыл обычай страны, гласивший — когда не имеешь ни су в кармане, позаботься хотя бы о плюмаже над ухом и о цветном банте на галстуке. Тот из Мушкетеров, к кому я подошел, звался Портос и оказался соседом моего отца, жившим от него в двух или трех лье. У него было два брата в Роте; одного из них звали Атос, а другого Арамис. Месье де Тревиль вызвал их всех троих из страны, потому что они провели там несколько битв, чем заслужили большое уважение в Провинции. Впрочем, ему было очень просто подбирать себе людей, потому что существовала такая ревность между Ротой Мушкетеров и ротой Гвардейцев Кардинала де Ришелье, что схватывались они врукопашную ежедневно.

Сплошь и рядом случаются ссоры между видными людьми, особенно когда идет спор, у кого из них более доброе имя. Но вот удивительно — эти мэтры первым делом хвастают обладанием людьми, чья храбрость не имеет себе равной у других. Не было ни единого дня, когда бы Кардинал не кичился отвагой своих Гвардейцев, а Король не стремился ее принизить, потому что он прекрасно видел, как Его Преосвященство думает этим лишь возвысить свою Роту над его собственной. И это правда, таково и было намерение Министра, недаром он разослал по Провинциям специальных людей; они привозили ему тех, кто там становился опасным из-за своих личных потасовок. Итак, хотя существовали строжайшие Эдикты против дуэлей, и были подвергнуты смертной казни несколько особ высочайшего положения, сошедшиеся в поединке, несмотря на их опубликование, этот министр не только давал пристанище подле себя провинциальным бретерам, но еще, и чаще всего, уделял им часть своих добрых милостей.

Портос спросил меня, кем я был с тех пор, как прибыл, и с каким намерением я явился в Париж. Я удовлетворил его любопытство. Он сказал мне, что имя мое не было ему неизвестно, он часто слышал от своего отца о бравых людях из моего Дома, и я, должно быть, на них похожу, или же мне следует незамедлительно вернуться в нашу страну. Рекомендации родителей, данные мне перед отъездом, сделали меня столь щепетильным во всем, относящемся к вопросам чести, что я не только начал пристально вглядываться ему в глаза, но еще и спросил его довольно резко, почему это именно ко мне он обращается с подобной речью, уж не сомневается ли он в моей отваге, я не замедлю ему ее показать; стоит ему лишь спуститься со мной на улицу, и вскоре все будет закончено.

/Дуэль Портоса./ Он расхохотался, выслушав мое обращение к нему, и сказал мне, что при быстрой ходьбе обычно преодолевают большую дорогу, но, может быть, я еще не знаю, больнее всего расшибают себе ноги, как раз слишком торопясь вперед; если надо быть бравым, то для этого совсем не нужно быть задирой; обижаться же некстати — столь же позорная крайность, как и слабость, какой хотят избежать таким путем. Но раз уж я не только из его страны, но еще и его сосед, он хотел бы послужить мне наставником, а не драться со мной; однако, если мне так приспичило напороться, он предоставит мне такую возможность в самом скором времени.

Я подумал, когда услышал такой разговор его со мной, прикинувшись скромником, он готовит мне добрую взбучку. Итак, поймав его на слове, я поверил, что мы обнажим шпаги, как только спустимся на улицу; но, когда мы были у двери, он сказал мне следовать за ним в девяти или десяти шагах, не приближаясь к нему. Я не знал, как мне это понимать, но, рассудив, что скоро все выясню, решил запастись терпением до тех пор. Он спустился вдоль улицы Вожирар по стороне, ведущей к разутым Кармелитам (Разутые Кармелиты — религиозный орден, его члены ходили «разутыми», то есть в легких сандалях и без чулок. Один из четырех нищенствующих орденов). Он остановился у дворца Эгийон, обратился к некому Жюссаку, стоявшему у двери, и добрых четверть часа беседовал с ним. Когда он к нему подошел, я подумал, они сейчас обнимутся, что они были лучшими друзьями на свете, в чем я разубедился, когда, проходя мимо, повернул голову, посмотреть, не последует ли за мной Портос, и увидел Жюссака, говорившего с жаром, как весьма недовольный человек. Я пристроился у двери Голгофы, религиозного дома, находившегося поблизости; там я ожидал моего человека, как я видел, отвечавшего в том же тоне; они даже оба вышли на середину улицы, чтобы Швейцарец дворца Эгийон не подслушал, о чем они говорили. Я увидел со своего поста, как Портос указывает на меня, это обеспокоило меня еще больше, я ведь вовсе не знал, что все это означает.

/Честь стать четвертым./ Наконец Портос, после долгого разговора, подошел ко мне и рассказал, как здорово он поспорил ради любви ко мне; теперь они должны будут драться через час, трое на трое, на Пре-о-Клер в конце Предместья Сен-Жермен; и, решившись, ничего мне не говоря, принять меня в свою партию, он убеждал этого человека найти четвертого, чтобы я смог испытать себя против него. Другой ему отвечал, что не знает, где найти такого человека за час, потому-то они и заспорили. Я должен был понять из его рассказа — лично он просто не мог принять мой вызов и, вообще, зачем гоняться за двумя зайцами разом. Тут я понял все, о чем не мог догадаться раньше, и я спросил у него имя этого человека, и не он ли был зачинщиком спора. Он поведал мне все, о чем я хотел узнать. Звали его Жюссак, и он командовал в Гавре при Герцоге де Ришелье, кто был Наместником города. Он же был и зачинщиком спора, поссорившись по этому поводу с его старшим братом. Один утверждал, что Мушкетеры разобьют Гвардейцев Кардинала всякий раз, когда с ними встретятся, другой же поддерживал обратное.

Я благодарил его, как только мог, говорил ему, что оставил дом в намерении взять Месье де Тревиля себе в Патроны, а он мне доставил удовольствие, выбрав меня вместе с другими своими друзьями поддержать спор в честь его Роты. К тому же, как я знал, всегда было славно принимать партию Короля, в ущерб всем заманчивым предложениям, с какими подступал к нему Его Преосвященство. Я с легким сердцем