Счищая с одеяла кашу, Мелита попыталась оправдаться:
— Разве я виновата? Ведь я не приказывала ему приходить. Он сам пришел.
— Ах вот как. Значит, к тебе в спальню мальчики могут заходить в любое время! Я надеюсь, что ты не глупа и сама понимаешь, какое это производит впечатление.
Воспитательница ушла, а все мы были просто удручены. И в свою очередь набросились на Мелиту. Но она, по-видимому, не понимает, что здесь что-то не так. Еще спорит своим низким, скрипучим голосом и приводит такие доводы, что просто смешно слушать.
— Что вы раскудахтались надо мной. Тоже мне событие! Мальчик зашел в спальню! В нашей группе мальчики бывали постоянно, на никто в обморок не падал и «караул» не кричал. Ну да, впрочем, понятно, для вас это такое небывалое чудо. Вам просто завидно, и потому вы раскричались на меня. — И чванливо добавила: — Ну что я могу поделать, если нравлюсь мальчикам, и они постоянно бегают за мной. Кто вам мешает тоже нравиться им!
— Нет, идите все сюда, — обратилась Веста к девочкам, прибежавшим из соседних комнат на шум и стоявших в дверях. — Полюбуйтесь, какая красавица свалилась с неба в нашу группу! Уж не считаешь ли ты, что наша Тинка некрасивая девочка и что она, если захочет, не сможет заставить плясать под свою дудку любого мальчишку? Разве Лики не нравится всем мальчикам в нашей школе? И разве эти твои Энрико и Свен не подрались вчера вечером из-за Кадри? Но когда хоть одна девочка из нашей группы позволила себе вести себя с мальчишками так, как ты! Я тебе скажу — будь осторожна. Из-за т а к и х вещей мы не желаем получать головомойку!
Даже Роози, молча возившаяся около своей тумбочки, вдруг обернулась, медленно и тихо сказала:
— Ты, Мелита, попросила бы директора сразу перевести тебя в группу мальчиков.
Тут в разговор вмешалась уравновешенная Лики:
— Может, хватит? Во всей этой сегодняшней истории Мелита не так уж виновата. Ну, ребята зашли проведать. Проведали и ушли. Энту принес еду. Ведь Мелита же не приглашала его и, когда они приходили, вы тоже были в комнате — это факт. Почему же вы тогда молчали? А только когда воспитательница задала жару...
Позднее, когда почти все разошлись, и Мелита продолжала сердито обвинять нас в несправедливости, мне захотелось хоть немного утихомирить ее, и я сказала:
— Знаешь, Мелита, не стоит быть такой легковерной. Ведь мальчики не всегда такие, какими хотят казаться. Тот же Энрико. Я его давно знаю. Будь с ним осторожнее...
Мелита приподняла с подушки растрепанную голову:
— Можешь засолить своего Энрико, если тебе хочется. Он, знаешь ли, мне вовсе не нравится. Преследует меня как тень.
Ну, вот, говори еще! Рассуждай на эту тему. А что это Веста сказала? Энту и Свен подрались из-за меня? Вот ужас! Могу себе представить, в чем там было дело. Только бы разговор об этом не возобновился! Но едва я успела об этом подумать, как Марелле спросила:
— Послушай, Веста, что ты там говорила насчет Энрико и Свена? Как это они дрались из-за Кадри?
О, до чего мне хотелось самой ответить ей:
— А тебе что за дело?
Но и Веста ответила примерно так же:
— Ах, почем я знаю. Антс сегодня за обедом говорил, что они вчера вечером сцепились из-за Кадри. Энту уже здорово навернул Свену, но тут появилась воспитательница. Антс не успел толком рассказать, Ааду был за соседним столом, услышал и сразу вмешался. Ведь мальчишки — не мы. Это у нас из-за всякого пустяка разговоров не оберешься.
Это верно, иногда людям лучше было бы поменьше болтать.
Теперь я вполне понимаю, почему девятый класс в таком восторге от своего классного руководителя, учительницы Вайномяэ. Если бы все учителя были такими! Если бы каждый из них умел так преподавать свой предмет. Дело в том, что теперь она замещает нашу учительницу литературы.
И начала она свой урок совершенно необычно. Мы знали только, что наша учительница эстонского языка отсутствует, и нас, конечно, ничуть не интересовало, что будет с этим уроком. Перед тем, как войти учителю в класс, стоял невероятный шум, потому что Рейн и Энту демонстрировали у доски какой-то новый танец, очень напоминавший вольную борьбу.
Посреди этого сеанса открылась дверь, и учительница Вайномяэ вошла в класс. Мальчики, правда, тотчас отскочили друг от друга, но оба они были такие растрепанные и так дико выглядели, что в классе поднялся хохот. Смех и шум прекратились не сразу.
Учительница Вайномяэ погасила мелькнувшую на лице улыбку и ждала, чтобы наступила тишина. А потом начала просто и серьезно.
— Ученики, — и повторила с легким, многозначительным ударением, — ученики десятого класса. Нам предстоит переключиться на новое настроение. Сегодня мы открываем одну из самых трагических страниц эстонской литературы. Это жизнь и творчество Юхана Лийва. Погасите, пожалуйста, свет.
Веста удивленно встала и выполнила указание. На мгновение класс погрузился в сиреневый сумрак. Затем обозначились окна, а за ними неслышно, беззвучно и легко кружились снежинки.
В этой настороженной тишине зазвучал низкий, глубокий и выразительный голос, переходивший временами в шепот:
Я и сейчас уверена, что в эту минуту в нашем классе не возникло ни одной строптивой мысли. Мы подсознательно прониклись необычайным, неповторимым очарованием этого утра.
Многие из нас знают это стихотворение с детских лет, но до сих пор оно было для нас просто рядом заученных на память слов с однообразным, однословным припевом. Теперь это слово, завершавшее каждую фразу, несло в себе новый смысл и вмещало так много и не повторялось по существу ни разу.
За окнами шел снег... Снег и снег...
В этом стихотворении сочетались музыка и мечта человека, слившегося с природой и прислушивающегося к самому заветному. Мечта, проще и человечнее которой не может быть.
— Одно декабрьское утро в тысяча девятьсот тринадцатом году началось, как и сегодня, снегопадом. В жизни Юхана Лийва это было последнее утро. Последний в его жизни снег. Последние удары сердца. Первого декабря тринадцатого года наконец пришло успокоение. Успокоение для человека, вконец изнуренного физически и духовно.
На мгновение воцарилось молчание.
— Зажгите, пожалуйста, свет. Спасибо. Посмотрите на этот портрет, — учительница раскрывает книгу на той странице, где помещен портрет еще молодого Лийва, и показывает нам... — Видите — простое, привлекательное молодое лицо. Не правда ли, эти глаза можно живо представить себе и в ту минуту, когда Лийв, ученик Кодавереской приходской школы, вместе с товарищами шел к пастору, чтобы протестовать против увольнения свободомыслящего учителя.
Я слушаю и восхищаюсь учительницей Вайномяэ. Ах, вот она какая! Высокая, немного сутулая, волосы с проседью и совсем некрасивая, но голос такой чудесный и слова звучат как песня.
