— Почему же вы так поздно сказали мне об этом? Мне кажется, что в наши тяжелые времена интеллигентные люди должны помогать друг другу. Ведь сейчас мне придется возвращаться в Москву. Не стану же я устраивать сам скандала в коммуне, я возьму поверенного. Иными словами, я совершенно напрасно потратил время и деньги.
Летнему было очень трудно удержать смех. Но он все-таки сдержался и ответил вполне серьезно:
— Я не специалист по части получения наследства. Я писатель. Может быть, я и ошибаюсь, и вам вернут вещи полностью и еще заплатят за пользование…
— Это коммунары-то? Извините. Я себе совершенно ясно представляю, что там может случиться. Поезжайте в коммуну вы, если вам хочется, а я туда не ездок.
Он вышел из вагона, не доезжая одного перегона до места назначения. Уходя, не простился с Летним и сильно стукнул дверью.
Через двадцать минут Летний сошел на знакомой станции.
Прежде всего он пошел разыскивать людей, которые могли бы рассказать ему подробности трагического происшествия в коммуне.
Он вернулся на станцию через полчаса и отправил в Москву телеграмму:
ВОСЬМЕРКИН ЖИВ ТЯЖЕЛО РАНЕН ЖЕНА УМЕРЛА ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ.
Третий удар
Вот что случилось в коммуне в ту памятную ночь. Выстрел прогремел близко от конюшни, и коммунары, не мешкая, бросились в сад. Николка бежал первым. В кармане у него был электрический фонарик, как-то подаренный ему Егором Летним.
Освещая себе дорогу, Николка заметил два тела на земле.
— Оба убиты! — закричал он, повернувшись назад. — Маршев, скачи в больницу за докторшей! Телеграмму дай прокурору на станции! Осторожно в дом их несите — может, живы еще. А мы дальше побежим.
Маршев вернулся во флигель, и сейчас же двор наполнился плачем и причитаниями. Татьяну и Джека перенесли в комнату Николки. Прибежал Чарли, охнул, схватил Джека за пульс. Рука была теплая, и пульс хоть слабо, но бился.
У Татьяны никаких признаков жизни не было.
Чарли начал быстро раздевать Джека. Одежда была прострелена и промочена кровью в трех местах: на груди, на ноге и на руке. Лицо у Джека было желтое и незнакомое. Пока Чарли раздевал его, он не издал ни одного звука. Чарли потребовал водки, йода и чистых полотенец. В коммуне оказались только полотенца. Йод был у Татьяны, но его не могли найти.
В это же самое время Сережка Маршев на паре лошадей скакал в больницу.
Пятеро коммунаров — оба Чурасовых, Капралов, Булгаков и Курка — бежали по саду, все время чувствуя, что преступник ушел недалеко. По топоту ног и треску сучьев иногда казалось, что впереди бегут двое-трое, но сколько именно — решить на ходу было нельзя. Только за садом, у пруда, Николка рассмотрел перед собой две фигуры.
Он закричал:
— Стой! Стрелять буду! — и дважды выпалил из нагана не целясь.
Фигуры не остановились. Наоборот, прибавили шагу.
За прудом преступники, очевидно, решили, что правильнее бежать в разные стороны, чтобы запутать преследователей. Но маневр этот не принес им пользы: коммунаров было пятеро.
Николка и Курка побежали за тем, что взял влево от пруда; остальные за другим, по дороге к Чижам.
В поле Николка почувствовал, что начинает уставать. Он был тепло одет и в высоких сапогах. На ходу Николка сбросил ватную куртку и прибавил шагу и тут заметил, что фигура впереди как-то странно подпрыгивает.
Николка оглянулся и крикнул Курке:
— Эй, наддай шагу! Сейчас мы его застукаем!
Затем зажег свой фонарик, сделал еще несколько шагов и остановился. Впереди никого не было, и топот затих. Только кусты горбились под слабым светом фонарика.
Подбежал Курка, тяжело дыша.
— Ну?
— Пропал из глаз.
— Кусты обыскать надо, — сказал Курка. — Там и найдем.
Николка с фонариком обошел все ближние кусты, но не нашел никого.
— Эй, вылезай, видим! — закричал он наудачу. — Стрелять буду! — и выстрелил в дальний куст.
Никакого ответа.
Николка упал на землю и застонал от досады.
— Неужели и теперь не поймаем? Ведь позор! Позор!
— Может быть, те поймали? — предположил Курка.
Николка вскочил:
— Нам хоть бы одного захватить! До остальных доберемся. Идем!
Они побежали назад. Вдруг Николка присел и потянул за собой Курку:
— Посидим немного. Может, он выскочит.
Они тихо сидели на земле. Кругом огромное темное поле, над ним — небо без звезд. Тоска.
Вдруг где-то далеко грохнул выстрел. Курка хотел было бежать, но Николка остановил его:
— Там справятся. Давай лучше еще по кустам пошарим.
И они снова принялись обыскивать кусты, перекликаясь и пересвистываясь.
Трое коммунаров, побежавших по направлению к Чижам, очень скоро почувствовали, что преступник не уйдет от них. Он явно задыхался, уставал, и расстояние до него все уменьшалось.
— Сейчас возьмем, — шептал Капралов. — Прибавь шагу, ребята.
Расстояние сократилось шагов до шестидесяти. Вдруг преступник остановился.
— Ложись! — скомандовал Капралов.
Как бывший красноармеец, он почувствовал, что дело неладно. Все трое упали наземь, и одновременно грохнул выстрел. Никто не был ранен, дробь пронеслась над головой. Но преступник, очевидно, решил, что ранены все. Мелкой рысцой он двинулся дальше, прямо на Чижи.
Коммунары воспользовались этим, тихо поднялись, побежали. Побежал и преступник. Но теперь коммунары следовали за ним с опаской, боялись, что он снова выстрелит.
Преступник двигался к Чижам, и коммунарам это было на руку. Они рассчитывали, что поблизости от села человек стрелять не будет — побоится разбудить народ.
Оказавшись на задворках Чижей, коммунары прибавили шагу. Человек — тоже. Но он не жался к дворам, наоборот, заворачивал в поле.
— На кладбище бежит, — сказал Капралов.
Кладбище было в стороне от села, у сгоревшей деревянной церкви. Там росли высокие березы и много кустарника. Ограды вокруг не было, была только канава, через которую преступник легко перескочил и сейчас же затерялся среди крестов и могил.
— Оцепить местность придется! — крикнул Капралов на ходу. — Туда лезть не стоит. Перестрелять он нас может поодиночке. Заляжет за могилами и палить начнет.
Кладбище представляло собой почти правильный квадрат. Кругом было поле.
