мальгашей, но и просветлить им головы. Тут уместно сказать, что социалисты-утописты пришли к благородной идее просвещения людей, с тем чтобы потом просвещенными силами собраться в гармоничные общины — фаланги и построить великолепные дворцы — фаланстеры.
Отрицательные результаты экспериментов социалистов-утопистов навели других мыслителей на другую идею: первоначально разрушить старое гособщежитие, а потом на развалинах возводить по новым чертежам светлый дворец справедливости, в ходе строительства освобождая людей от частнособственнической психологии. Итак, начать не с ломки характеров, а с ломки здания; строя новое жилище, переделывать несознательных. Логично?
Тут уместно вспомнить древнюю мудрость, которую исповедуют американские прагматисты: «Если тебе кто-то не нравится, хочется его изменить, то приступай к этому немедленно и начни с себя». Каждый, кто произносит слова «начни с себя», обязан помнить, что он говорит их только самому себе!
Переделывать себя или «несознательных»? Вопрос принципиальный! Николай Смирнов, приступая к роману «Джек Восьмеркин американец», отлично знал революционные преобразования, которые начались в российской деревне в конце 20-х годов. В качестве новой крестьянской организации предлагалась модель коммуны. Русский американец Яшка-Джек оказался председателем группы коммунаров, которые назвали себя «Новая Америка». Как видим, Джек Восьмеркин внес элемент личного опыта даже в название общины; он не только хотел ввести в практическую жизнь коммунаров американскую инициативу, жесткий ритм труда, экономическую целесообразность и прибыльность производства, но и принципы личной заинтересованности. Однако его «американизм» коммунарам не нравится; они сами были готовы переделать психологию Джека!
Множество конфликтов, сливающихся в многослойный поток романа, — поверхность, зеркало которого светлым юмором отражает внешние события жизни, а глубинные течения — трагические и грустные движения судеб, и составляют объемную картину происходящего и пророчествуют о будущем. Роман легко обвинить в несерьезности, в намеренной усмешливости, но он почти нигде не переходит в фельетон; улыбки его не ядовиты, смех не переходит в хохот и сатиру, даже беды не подаются как драма или трагедия. Зато под верхним слоем приключений и разговоров всегда угадывается темная глубина раздумий. Вот, например, Джек обращается к своему американскому другу Чарли:
«— Каким же образом можно получить бесплатную ферму?
— Да очень просто: после революции в России раздают землю даром.
Джек недоверчиво покачал головой:
— Наверное, какие-нибудь солончаки или пески?
— Да ничего подобного, жирнющий чернозем! Прямо как черная икра, какую в Нью-Йорк привозят с Волги и продают по двадцать долларов за жестянку. Намазывай на хлеб и ешь за обе щеки. В России почвы лучшие в мире. И пахотной земли в десять раз больше, чем во всех наших штатах».
Что же тут «подводного»? А то, что на земном шаре площадь черноземов составляет около 240 миллионов гектаров, из них 130 миллионов гектаров принадлежат Молдавии, Украине, Поволжью, Северному Кавказу, Западной Сибири… В России почвы лучшие в мире… Это невероятно, но факт! Прав оказывается американец Чарли; жаль только, что мы не можем питаться черноземом, не обрабатывая его под урожай, а употребляя прямо в пищу… И, вернувшись на Родину, увидев нищий Мурманск, несчастные свои Починки и заселенную густо клопами и тараканами избу, в которой бедствуют его мать и младшая сестра, Яшка-Джек решает преобразовать сперва личное хозяйство матери по образцу американской фермы. Он по-своему реформатор, но его никто не понимает. В чем дело? Да в том, что тут, в селах, уже изобретены свои варианты-модели новой жизни.
«— А правда, Яша, сказывают, что в Америке крестьянство все поголовно вверх ногами ходит?
— Этого не замечал.
— Как же ты самого главного не заметил? Сколько лет прожил, а на ноги внимания не обратил».
Фельетонный прием? Да нет. Джек привез из Америки в родное село мечту о культурном хозяйствовании, но большинство крестьян, да и не только крестьян, но и горожан, не бывали за границей, малограмотны; тут скопился, как поется в «Интернационале», «мир голодных и рабов»; организовавшись, они хотят быстро и без больших усилий получить для себя рай. В коммуну как в средство избавления от голода верят искренне, даже студент из Москвы Мишка Громов прямо-таки уговаривает Яшку:
«…научился ты добру в Америке. Только для себя одного ты это добро бережешь. Ты посмотри кругом-то сначала. Ведь мучается деревня, форменно мучается. Бедность страшная, со свиньями дети спят, мылом только по праздникам моются».
В селе можно услышать и другое: «коммуны эти в городе придуманы, за письменным столом», — слова принадлежат зажиточному по тому времени единоличнику Скороходову, но большинство крестьян — не на его стороне, так что отговоры от вступления в утопическую организацию хозяйствования на Джека не действуют, он поверил в коммуну. Даже дочь бывшего адмирала, помещика Кацаурова, Татьяна становится коммунаркой. Джек избирается председателем «Новой Америки». Он, конечно, сомневается и задает себе вопросы:
«Правильно ли сделал он, что вошел в коммуну?
Безусловно, правильно. За год он понял, что Советская Россия не Америка. В СССР нужно работать сообща…»
Однако скоро его мечты и энергия пришли в противоречие с предложенным вариантом организации коммуны. Помещичья усадьба отдана коммунарам не за так, государство требует хлеб.
«Пшеницы хватило на возврат ссуды и на семена. Коммуна свезла и на ссыпной пункт сколько полагалось. Остальное зерно пока не мерили и не делили, но, по расчетам Капралова, тонны три приходилось на нужды коммуны, в неделимый фонд.
Вот из-за этого неделимого фонда и разыгрался в коммуне скандал».
Надо было переселяться в большой дом, да не было у него ни окон, ни дверей. Для Джека ясно, что если дом до зимы не отделать, не продав часть зерна, не купив на вырученные средства стекол и не застеклить рамы, то в дом никто не заселится, а значит, все разбегутся по своим избам, разберут скот и запасы, зиму будут бездельничать, — коммуна развалится. Секретарь партячейки Николка Чурасов с ним не согласен, он решил дать Джеку бой, одновременно проверив «сознательность членов».
Вот на идее «сознательности» коммуна и лопнула! Понимая, что Джек может покинуть коммуну, Николка предлагает Татьяне почитать «политграмоту» о продовольственном положении в стране, о значении коммун, а затем своими словами все это внушить Джеку.
Николка малограмотен, но и Джек малообразован. Впрочем, Джек — хозяин и экономист. Он не принимает призывов секретаря партячейки: «Не может быть несознательных коммунаров, а тем более председателей». Рамы в окна дома не вставлены, а Николка «красный обоз составил», отправил зерно государству. И тут звучит мягкая ирония писателя: «Большой кусок красной материи на двух палках тормозил движение».
Бывший деревенский шалопай Николка Чурасов, возглавив партячейку, стал «совсем другим человеком», он в кармане носит наган. И это не ирония. Дело в том, что каждый социальный слой в романе (помещик Кацауров и его сыновья, которые, разорившись, играют в поле в шахматы; зажиточные крестьяне, объединившиеся в свой «лжеколхоз» «Умная инициатива»: бедняцкая группа, имеющая шесть лошадей, слившаяся в коммуну «Новая Америка»; союз бедняков-артельщиков «Кулацкая гибель») имеет свои интересы! Вот эти-то интересы и раздирают на части Чижи, Починки и Кацауровку.
Даже в коммуне отношения складываются непросто. Один любит спать безпросыпа, другой фантазер,
