Лефевр без церемоний взял пакет, засунул его в карман мундира и снова уселся за стол, сказав:
– Благодарю вас, ваше величество, я отдам это в госпиталь. Говорят, что для больных шоколад очень полезен.
– Нет, – улыбаясь, ответил император, – пожалуйста, не отдавайте никому и оставьте у себя. Очень прошу вас об этом!
Лефевр поблагодарил, но внутренне выругался: «Что за странная идея у императора дарить мне шоколад, словно любовнице!»
Завтрак шел своим чередом.
Наконец подали пирог, представлявший собой город Данциг, мастерское произведение императорского повара. Император обратился к Лефевру:
– Невозможно было бы дать пирогу другую форму, которая больше бы понравилась мне! Вам, господин герцог, принадлежит право первому дать сигнал к атаке. Это – ваша добыча, так вы и должны первым оказать ей честь! – И с этими словами Наполеон передал Лефевру нож.
Маршал разрезал пирог, и все трое нанесли крепости жестокое поражение зубами.
Маршал вернулся к себе в восторге от любезности императора.
– Как жалко, что там не было Катрин! – сказал он, вздыхая. – Я не помню, чтобы его величество был в лучшем настроении. Но что за странный подарок – этот данцигский шоколад!
Он машинально развязал пакет, данный ему Наполеоном. Там под шелковой бумагой оказались триста тысяч франков ассигнациями. Это был подарок новому герцогу для поддержания его ранга. С того времени между военными (Лефевр и не подумал скрывать милость императора) всякие неожиданные награды получили название «данцигского шоколада».
Благоволение императора к маршалу должно было бы защитить его жену от всякого злоречия и язвительных уколов, но обе сестры Наполеона и те дамы, которые заискивали перед ними, не желали упустить такой благоприятный момент, как прием у императрицы, чтобы лишний раз поиздеваться над Екатериной и попрекнуть ее низким происхождением.
Обстоятельства благоприятствовали этим ядовитым бестиям.
Екатерина Лефевр в парадном туалете, с искусной прической, вздымавшейся на голове в виде громоздкого сооружения, на вершине которого развевался громадный ток из белых страусовых перьев, в придворном платье с длинным шлейфом и в крайне стеснявшей ее мантии из светло-голубого бархата с золотыми пчелками и с герцогскими коронами, вышитыми по углам, появилась на пороге салона сияющая и в то же время смущенная.
Утром она вместе с Деспрео упражнялась в церемониале представления в качестве герцогини, место которой было подле императрицы наравне с королевами и, желая не ударить в грязь лицом, мысленно повторяла свою роль.
Толстый, величественный, краснолицый дворецкий, который уже много раз прежде впускал ее в Тюильри, поспешил провозгласить как можно громче:
– Ее высокопревосходительство супруга маршала Лефевра!
Екатерина повернулась к нему в пол-оборота и пробормотала:
– Ах прохвост! Он не знает своей роли.
Тем временем императрица, сойдя с трона, пошла навстречу Екатерине. Всегда очень любезная, Жозефина такими словами приветствовала жену победителя северной крепости:
– Как поживаете, герцогиня Данцигская?
– Что мне делается? Я крепка, как Новый мост! – без стеснения ответила Екатерина. – Ну а вы, ваше величество, надеюсь, тоже здоровы? – Затем, повернувшись к невозмутимому дворецкому, она сказала ему с жестом полного удовлетворения: – Что, съел, мошенник?
Герцогиня при подавленных смешках и многозначительных перемигиваниях заняла место в кругу дам.
Хотя императрица и старалась смягчить всеобщую недоброжелательность, обращаясь к новой герцогине с милостивыми словами, но Екатерина заметила, что над нею смеются Она стиснула зубы, чтобы не наброситься на этих нахалок и не заткнуть им глотки.
– Что нужно от меня этим фуриям? – пробормотала она. – Ах, если бы император был здесь, вот-то отвела я бы душеньку, отчихвостив их как следует!
В то время как среди дам поднялся оживленный разговор, темой для которого была Екатерина, взбешенная, что не может ничего ответить им, к ней подошел какой-то выбритый субъект с худощавым, хитрым лицом, на которого большинство придворных смотрело с особым вниманием, казавшимся одновременно полным как презрения, так и страха.
– Вы не узнаете меня, герцогиня? – спросил он, кланяясь Екатерине с притворной вежливостью.
– Нет, никак не могу узнать, – ответила Екатерина, – а между тем я готова поклясться, что когда-то прежде мы с вами встречались.
– О, да! Мы старые знакомые. Но встречались мы с вами в те давно прошедшие времена, когда вы… еще не были облечены тем высоким саном, с которым я имею честь поздравить вас ныне!
– То есть вы хотите сказать – когда я была прачкой? О, не стесняйтесь, пожалуйста, я нисколько не стыжусь прошлого. Да и Лефевр тоже. Я до сих пор храню в шкафу свой скромный костюм работницы, а Лефевр сохраняет мундир сержанта гвардии!
– Ну так вот, герцогиня, – продолжал этот человек с вкрадчивой речью и мягкими манерами, в которых что-то напоминало отчасти священника и весьма – бандита, – в ту отдаленную эпоху я однажды имел удовольствие находиться в вашем обществе на одном из общественных балов. Ведь я был вашим клиентом, почти другом. И вот уличный чародей предсказал вам, что вы станете герцогиней.
