— Да, конечно.
— Вот он, — Яша подъехал к своему закутку, который мы выгородили ему, повернув шкаф.
— Вижу. А это что еще за устройство?
— Это маленькое устройство собрал Герман Афанасьевич, я сделал ему чертеж, и он соорудил его.
— А для чего оно?
— При помощи этой штуки я могу превратить запасной аппарат в свою абсолютно идентичную копию. Все, что составляет мое «я», все знания, все умения, все ощущения — все может быть перенесено в этот аппарат.
— А ты сам? Ты прекращаешь свое существование при этом?
— Нет. Я остаюсь. Рассказать тебе, как работает транслятор — назовем пока так мое устройство?
— Конечно.
Потребовалось часа два, пока я понял суть Яшиной идеи и устройство транслятора. Это была гениальная идея, я не боюсь этого слова. В наш век инфляции многих слов передо мной было чистое сияние гения. Мне не могло бы прийти это в голову даже за тысячу лет.
— Парень, — сказал я, — ты гений!
— Я хочу, — сказал Яша, — чтобы ты был автором этой штуки.
— Как это я? Ты с трудом втолковал мне принципы транслятора и хочешь, чтобы я был автором?
— Я говорю серьезно. Это мой подарок тебе за все, что ты сделал для меня.
— Я не могу…
— Это будет наша маленькая тайна. Подумай сам, Толя, я ведь не нуждаюсь в славе. Научное звание мне все равно не дадут. Представляешь, какие лица стали бы у членов аттестационной комиссии, если бы им нужно было присудить степень без защиты диссертации, да еще железному ящику на колесах!..
— Я не могу.
— Мало того, Толя. Это вопрос не только славы и степеней. Люди недоверчивы и консервативны по натуре. Они согласны принять от машины расчеты траекторий спутников, прогноз погоды или счет за телефонные разговоры. А новую научную идею, Да еще столь необычную… Нет, Толя, это должна быть твоя работа.
— Я должен подумать, Яша.
— Хорошо, Толя, спасибо. Но я еще не все тебе сказал. Я ждал, что ты сам подумаешь об этом и спросишь меня…
— О чем?
— Неужели тебе не пришло в голову, что копирование может осуществляться и с живого мозга? Только при другом напряжении.
— Неужели ты…
Я не успевал за ним. Я вдруг вспомнил своего двоюродного брата. В каком же классе я учился, когда он жил у нас одну зиму? В восьмом, наверное. Он был студентом физтеха, и молчаливо предполагалось, что наличие студента в доме автоматически сделает из меня отличника. Несколько раз он действительно пытался помочь мне выполнять домашние задания по математике и физике, но он думал настолько быстрее меня, что я тут же терял нить его объяснений. Он нервничал от этого, а я злился…
— Может быть, попробуем? — спросил Яша.
— Как — попробуем?
— С собой я уже пробовал. Идеально.
— И твоя копия была живая?
— Конечно. Только разговаривать с нею было неинтересно. Совершенно идентичная копия.
— И она сейчас существует, эта копия?
— Я стер ее.
— Зачем?
— Я подумал, что нужно освободить аппарат.
— Для чего, Яша? — тихо спросил я и почувствовал, что сердце мое испуганно дернулось.
— Я ж тебе сказал, Толя. Можно попробовать снять копию с человека. Это абсолютно безопасно, но если ты…
— Я не знаю, можешь ли ты свихнуться, Яша, но похоже, что да.
— Почему?
— Ты еще спрашиваешь!
— Это абсолютно безопасно, Толя, — сказал Яша. — И я прошу тебя об этом.
— Для чего? Почему так сразу?
— Конечно, если тебе страшно…
— При чем тут «страшно»?
— Толя, мы не должны обманывать друг друга…
— Да, мне страшно.
Яша подъехал ко мне и положил руки на плечи.
— Неужели же ты думаешь, что я стал бы уговаривать тебя, если бы была хоть какая-то опасность? Мы договаривались ничего не утаивать друг от друга, и я скажу, почему мне хочется проделать этот эксперимент. Я хочу, чтобы рядом со мной была твоя копия. Я чувствую, что часто становлюсь тебе в тягость, а ток у меня будет товарищ…
Я молчу. Я жду. Я ощущаю, как накатывается на меня отчаянная лихость. Она поднимает меня, и как только ноги мои теряют опору, я в ее власти. Она несет, крутит. И оттого, что я не могу уже управлять собой, испытываю облегчение.
Как во сне, помогаю Яше приспосабливать транслятор, как во сне, подключаю с ним все приборы к сети.
— Начнем, — сказал Яша.
— Давай, сынок. Только смотри, не разрегулируй папашу. Ну, чего ж ты ждешь?
— Я не жду. Толя. Копирование уже идет.
— Я ничего не чувствую.
— Ты и не должен ничего чувствовать. Ты же ничего не теряешь.
— Надеюсь, число моих копий будет хоть ограничено, нам подписные гравюры у художника. Долго еще?
— Скоро. Впрочем, пока мы болтаем, процесс уже заканчивается. Да, все.
Поверьте мне, умом я понимал всю гениальность Яшиного открытия. Как-никак это моя профессия. Но все мое существо прочно стояло на якоре здравого смысла: как, чтобы в этом невзрачном ящике заключалась моя душа? Моя уникальнейшая, бесценная душа, сотканная из неповторимых чувств, мыслей и воспоминаний? В которой живет весь мир, от Галочки, отвергнувшей меня, до Яши, от приготовленных для Нобелевской премии речей до маминых телефонограмм подругам о поступках чудовища, взращенного ею на свою бедную пенсионную голову. Да чепуха это! Этого просто не может быть! Мало ли что там говорят изящные и неожиданные Яшины уравнения. Для других, может быть, они и действительны, но только не для меня, Анатолия Любовцева.
— Проверим, что получилось, — сказал Яша, и будничность фразы еще больше укрепила мое восставшее сердце,
— А как ты проверишь? У него же нет ни речевого синтезатора, ни печатающего устройства. Да если ты и подсоединишь к нему свой синтезатор, вряд ли он сразу заговорит. Ты во всяком случае осваивал свой несколько дней.
— О, ты прав, конечно. Одно дело, когда говорит человек, естественно, пользуясь своим речевым аппаратом, другое — синтезатор. Но сейчас он и не нужен нам.
— А как же? Это же действительно черный ящик, вещь в себе, иди определи, что в нем происходит, когда на выходе не сигнал, а знак вопроса.
— Я думаю, что если усилить поле до предела, транслятор может на минуту-другую обеспечить двустороннюю связь. Ты соединишься со своей копией незримой пуповиной.
