— Как думаешь, почему из двухсот шестидесяти пяти именно наш Тайник выбран для Атаки?
— Да чёрт его знает, — пожал я плечами. — А какая, собственно, разница?
— Для космоса — никакой. Для нас — существенная. Хочется надеяться, что данный Тайник выбран не потому, что агрессор посчитал местного Хранителя слабаком.
— Хочется — надейся.
— Куратору нужно сообщить, — напомнил Ашгарр.
— Нужно, — согласился я, однако тут же и оговорился: — Но пока, пожалуй, с докладом повременим.
— Но ведь положено.
— Мало ли что положено. Много чего положено. С ума можно сойти, сколько всего положено. Просто офигеть сколько всего. Столько, что всего и не исполнишь. Так что — повременим. Чуток. Ну а уж потом доложим. Обязательно. Всенепременно. Так доложим, что никому мало не покажется.
— Чего-то я, Хонгль, не понимаю тебя, — признался Ашгарр. — Какой смысл тянуть? Ведь дело так может обернуться, что поддержка понадобиться. Ты сам подумай.
— Поддержка? — Я ухмыльнулся. — Поддержка — это хорошо. Поддержка — это здорово. Плохо то, что, получив поддержку, свяжем себя по рукам и ногам. Однозначно лишимся гибкости манёвра. Не знаю как ты, а лично я гибкость собственного манёвра ставлю гораздо выше любой поддержки со стороны.
— Ты это о чём?
— Не понимаешь?
— Нет.
— А ты догадайся с трёх раз.
Ашгарр догадался с первого:
— Ты о спасении Леры?
— Так точно, чувак, — кивнул я. — Так точно. Где она кстати?
— Там. — Ашгарр махнул рукой. — Хандрит. Телек смотрит.
Войдя уже через несколько секунд в комнату Ашгарра, я увидел, что лежащая на кровати Лера действительно пялится в ящик. Со скучающим, так не свойственным для её деятельной натуры, видом. На моё появление девушка никак не отреагировала, шуметь я не стал, аккуратно присел на край кровати, замер, тоже уставился на экран и стал наблюдать, как два потерянных для народного хозяйства паренька разыгрывают сценку в жанре стэнд-ап. Сценка была занимательной. Первый паренёк пытался узнать у второго, что такого ужасного с ним приключилось за то время, пока они не виделись. Второй уверял, что в этом смысле — ничего. Абсолютно ничего. Всё у него нормально. Первый второму почему-то не верил, искренне за него беспокоился и настаивал на правдивом ответе. Второй какое-то время недоумевал, потом настырность первого его достала, причём достала так основательно, что он начал отбиваться. Сперва вяло, затем всё настойчивее. А первый наседал и наседал. Наконец второй не выдержал и стал грубить откровенно. Первый не отступал и нудил, нудил, нудил. В итоге абсурд достиг предела, и они благополучно расплевались. Чего, собственно, и следовало ожидать.
Когда сценка закончилась, случился блок рекламы. Лера вздохнула. Я скосился на неё и, кивнув в сторону телевизора, попытался завязать разговор:
— Что за клоуны были?
— Резиденты «Камеди Клаб», — не поворачивая головы, пояснила девушка. — Того, что справа стоял, Гариком «Бульдогом» Харламовым зовут. Того, что слева, — Тимуром «Каштаном» Батрутдиновым. А что, шеф, вам не понравилось?
— Отчего же, понравилось. Правда, ребята содрали эту сценку из одного широко известного в узких кругах фильма.
— Да-а? — апатично протянула Лера. — Из какого?
— «Кофе и сигареты» называется, — ответил я.
Лера призналась:
— Слышала, но не видела. — После чего ещё раз вздохнула нерадостно и, чуть помолчав, совершенно безучастным, каким-то не своим, убитым голосом уточнила: — Про что фильм?
— Трудно сказать про что, — задумался я. — Знаешь… Пожалуй, не смогу сказать про что. Могу только сказать, о чём. О взаимоотношениях человеческих. Впрочем, как и всегда у Джармуша.
— О, о, о, — пропела Лера. — Выходит, парни слямзили сюжет у самого Джармуша?
Я кивнул:
— И даже глазом черти не моргнули.
— Осуждаете?
— Ни разу. Пофиг. Только одно скажу: у ребят отличный вкус, правильные фильмы смотрят. Хотя чему тут удивляться: надо же им, звёздно-талантливым, как-то предохранять себя от собственных перехлёстов.
Реакция Леры на мои ничего, в общем-то, незначащие слова, была не совсем неадекватной. Она вдруг резко вырубила телевизор, отбросила в сторону пульт и запричитала:
— Они талантливые, они известные, они крутые, они звёзды, а я… А я… А я бездарная серая мышь. Вот. Даже не мышь, а мышка. Даже не мышка, а… Никто. Вот. Никто. Никто-никто-никто. Никто я и звать меня никак.
Вынесла себе приговор, перевернулась на живот и уткнулась в подушку.
Это был срыв.
Но этот был ещё не срыв в пропасть.
— Всё сказала? — спросил я.
— Всё, — ответила она, не отрывая лица от подушки.
— Теперь я скажу. Готова выслушать?
Девушка промолчала.
— Готова, спрашиваю? — вызверился я.
— Ну, — буркнула она.
— Хочешь быть кем-то из немногих?
— Допустим.
— Будь.
— Не получится, — выдержав долгую паузу, заявила она.
— Почему это? — поинтересовался я.
— Не получится и всё.
— А пробовала?
— Пробовала. Не получилось. И не получится.
Я не стал спорить:
— Ну не получится, и не получится. Ничего страшного. Как говорит одна моя добрая знакомая, для женщины главное не кем быть, а с кем быть.
— Точно. — Лера резко перевернулась и села. — Очень точно сказано. Только и тут, шеф, у меня полный облом. Полнейший. Никто меня не любит, никто не приголубит, никому я нафиг не нужна. Вот.
— Уверена?
— Больше чем.
Жалко ей саму себя, подумал я. Утешение выпрашивает.
И хотя сочувствовал ей всей душой, подыгрывать не стал, сказал как можно спокойней:
— Ну не нужна и не нужна. Бывает. Сейчас не нужна, а потом раз, и станешь нужна.
Лицо Лера стало отрешённо-серьёзным.
— Потом? Хорошее слово «потом». Удобное. А сейчас что мне делать? Что мне делать сейчас? А, шеф?
— Что все в таких случаях делают, то и ты делай. — Сведя ладони, я показал крышу у себя над головой. — Затаись на время в домике, береги себя и слушай Боба Марли. Живи потихоньку да полегоньку.
— Для чего?
Началось, подумал я, сейчас начнём смысл жизни выискать.
