были ее предки!
Гвардейские офицеры не ограничились выражением своего желания. В ответ на просьбу «верховников» утихомириться они заявили императрице о своей готовности приступить к расправе с противниками самодержавия.
– Государыня, мы верные подданные вашего величества: мы верно служили прежним великим государям и сложим свои головы на службе вашего величества; но мы не можем терпеть, чтоб вас притесняли. Прикажите, государыня, и мы сложим к вашим ногам головы ваших злодеев.
В итоге Анна Иоанновна, женщина жестокая, мстительная, мало образованная, совершенно не подготовленная к управлению огромной империей, стала самодержицей. Неограниченную власть она использовала для личных утех и расправы с теми, кто вручил ей корону. Страной фактически правили три немца: Остерман, Бирон и Миних. В руках первого находилась внутренняя и внешняя политика, второй являлся фаворитом императрицы, безропотно выполнявшей любую его прихоть и позволявшей ему бесконтрольно грабить казну; третьему была отдана на откуп армия, которой он бездарно командовал в двух войнах. За царствованием Анны Иоанновны в исторической литературе прочно закрепилось название бироновщины; впрочем, с еще большим основанием оно могло бы называться остермановщиной.[156]
В манифесте, обнародованном 14 апреля 1730 года, были предъявлены обвинения трем представителям Долгоруких: Алексею Григорьевичу, его сыну Ивану и Василию Лукичу, сопровождавшему Анну Иоанновну во время ее переезда из Митавы в Москву.
Ни отца, ни сына не обвиняли ни в попытке объявить наследницей престола невесту покойного императора, ни в причастности к «затейке» «верховников». Речь шла о их роли в событиях предыдущего царствования. Манифест ставил в вину отцу и сыну то, что они, пользуясь фавором покойного императора, стали «всеми образы тщится и не допускать, чтоб в Москве его величество жил, где б завсегда правительству государственному присматривано». Вместо этого Долгорукие под предлогом забав и увеселений отъезжали от Москвы «в дальные и разные места, отлучали его величество от доброго и честного обхождения и уподобились Меншикову, на дочери своей в супружество готовили». Другая вина отца и сына состояла в разжигании у отрока страсти к охоте, чем его «здравию вред учинили». Наконец, манифест обвинил обоих Долгоруких в казнокрадстве – они из казны взяли «многий наш скарб, состоящий в драгих вещах»; впоследствии этот скарб был у них изъят. Вина же Василия Лукича состояла в том, что он по поручению Верховного тайного совета вручил Анне Иоанновне «кондиции» и во время путешествия из Митавы в Москву, а также во Всесвятском и столице лишил ее общения с подданными и всячески притеснял.
Наказание обвиняемым не отличалось суровостью: князь Алексей вместе с супругой, сыновьями и дочерьми и братом Сергеем с семьей должны были жить в дальних деревнях с запрещением выезда из них. Ссылке в дальние деревни подлежал и «безбожно нас обманывавший» князь Василий Лукич. К остальным Долгоруким манифест проявил еще большую снисходительность: братьев Алексея Григорьевича Ивана и Александра он определил воеводами в дальние города, предварительно лишив их орденов. Опала не распространялась на фельдмаршала В. В. Долгорукого – за ним осталась должность президента Военной коллегии.
Дальнейшая участь князя Алексея и его семьи действительно напоминает судьбу Меншикова и дает основание считать, что в том и другом случае автором сценария выступал один и тот же человек – А. И. Остерман. Как только А. Г. Долгорукий отправился из Москвы, вдогонку за кортежем ссыльных был отправлен курьер с указом, существенно ужесточавшим меру наказания – семья отправлялась в ссылку в Березов – тот самый город, в котором провел свои последние дни А. Д. Меншиков. Предлогом для этого стало обвинение в медленном продвижении к месту ссылки – семья князя Алексея делала продолжительные остановки в находившихся по пути имениях, развлекаясь охотой.
В отличие от Меншикова, смиренно покорившегося судьбе и терпеливо переносившего невзгоды ссыльного, Долгорукие жили в Березове в постоянных ссорах и взаимных обвинениях. Зачинщиком ссор был князь Алексей, а после его смерти в 1734 году – младший сын Николай и нареченная невеста царя – Екатерина. Сибирский губернатор доносил Кабинету министров о том, что Иван и Николай Долгорукие «живут не смирно и между собой чинят драки, також и живущих при них служителей бьют жесточайшим боем».
Остерман получил донесение 2 октября 1735 года и отреагировал на него мгновенно, отправил в тот же день указ с повелением жить ссыльным «кротко» и угрозой «развесть в разные места и содержать под крепким караулом».
Виновником окончательной гибели Долгоруких стал бесшабашный фаворит Петра II слабовольный и опустившийся князь Иван. В ссылку он отправился вместе с супругой Натальей, питавшей к нему самую нежную любовь до конца дней своих (накануне ссылки Иван Долгорукий женился на красавице Наталье Борисовне Шереметьевой, дочери знаменитого фельдмаршала Бориса Петровича Шереметьева). В ссылке Иван Алексеевич бражничал, а напившись, непристойными словами отзывался об Анне Иоанновне, виновнице всех их бед. Об этом стало известно императрице, началось следствие. Под пыткой князь Иван рассказал о совете в Головинском дворце и составлении подложного завещания. Впрочем, особой новостью для императрицы рассказанное им не стало: о событиях, произошедших в Головинском дворце в ночь с 29 на 30 января, Анне Иоанновне стало известно еще в 1730 году от князя Василия Лукича Долгорукого.
Тогда ни императрица, ни Остерман, ни Бирон еще не чувствовали себя достаточно прочно, а потому не осмелились учинить жестокую расправу над потомками Рюриковичей и Гедиминовичей. К середине же 30-х годов опасность относительно судьбы трона давно исчезла, и императрица вместе с немецким окружением решилась на расправу с теми, кто никакой угрозы для ее режима уже не представлял и кому она была обязана короной. Сначала, в 1737 году, был пожизненно заточен в Шлиссельбургскую крепость немощный старик князь Дмитрий Голицын, а в 1739 году в Новгороде подверглись жестокой казни Долгорукие: Иван Алексеевич был колесован, после чего ему отсекли голову, князьям Василию Лукичу, Сергею и Ивану Григорьевичам отсекли головы. Князей Василия Владимировича и Михаила Владимировича велено было отправить в ссылку в разные места и держать их до смерти «под крепким караулом неисходно».
Эта расправа являлась не чем иным, как местью. Местью императрицы за попытку ограничить ее власть, Бирона – за попытку Верховного тайного совета отказать ему в праве приезда в Россию, Остермана – за пренебрежительное отношение к себе спесивых аристократов. Так Анна Иоанновна «отблагодарила» своих благодетелей, вручивших ей корону.
Глава девятая
Россия при Петре II
Отсутствие специальных исследований, освещающих историю России в царствование Петра II (если не считать безнадежно устаревшей монографии К. Арсеньева, опубликованной в 1839 году), неудивительно. В это трехлетнее царствование не произошло ничего такого, что привлекло бы внимание историков: ни военных конфликтов, ни социальных потрясений, ни запоминающихся событий в экономической и культурной жизни общества.
В основном, рассказывая о том, что происходило тогда в стране, приходится довольствоваться двумя видами источников – депешами и записками иностранных наблюдателей и Полным собранием законов Российской империи. Но оба вида источников имеют серьезные изъяны: первые отличаются поверхностностью содержания, ограниченным кругом событий и явлений, которые они освещают, отсутствием конкретного материала, подтверждающего наблюдения авторов; второй сообщает лишь о намерениях правительства, но умалчивает о том, в какой мере и как эти намерения претворялись в жизнь. Единственным критерием выполнения норм, устанавливаемых законами, является их периодическая повторяемость: если публикуются указы одинакового содержания, значит, предшествующие указы оказались неисполненными.
Чтобы устранить отмеченные выше изъяны законодательных актов, надлежит окунуться в море архивных документов и извлечь из некоторых из них крупицы интересующих историка сведений. Но далеко не во всех случаях затраченное время и силы окупаются достигнутыми результатами. В частности, когда речь заходит об изучении короткого отрезка времени, то историк чаще всего имеет дело с рутиной повседневной жизни, серой и однообразной, реже—с процессами либо берущими начало в этом историческом отрезке, но завершающимися уже в другую эпоху, либо, наоборот, с процессами, начатыми в предшествующие десятилетия.
