И еще одно: сейчас вас охраняет в пространстве могучая защита, сделавшая наши корабли практически неуязвимыми. А тогда друзья нужны были здесь, рядом. Дружба защищала нас. Тогда и возник метод парных полетов: шло сразу два корабля.
— Я вспомнил, — сказал Игорь. — Вы же были там!
— Я был там.
— На «Согдиане»…
— Вы опять перепутали. Я шел на «Галилее». Теперь это уже седая старина, — он провел рукой по коротким волосам, — тихоход класса «Бета-0,5». Мы шли к Эвридике, чтобы сдать корабли Дальней разведке и вернуться на рейсовой машине. Иногда это кажется заманчивым: путешествовать в качестве пассажира. Мы заранее предвкушали… Я был на «Галилее», да. А на «Согдиане» находился мой друг. «Согдиана» обладала более мощными двигателями…
«Согдиана» обладала мощными двигателями и надежной защитой. Она могла ускоряться быстрее и вскоре опередила «Галилей». Конечно, это было нарушением правил парного полета, но «Согдиану» очень ждали на Эвридике — планете в системе отдаленной звезды, где размещалась тогда передовая база Дальней разведки.
В день, когда расстояние между кораблями достигло полутора миллиардов километров, и связь, в те времена еще несовершенная, должна была прерваться, пилота «Галилея», как обычно в таких случаях, охватила грусть. В космосе всегда становится грустно, когда прерывается связь, пусть даже не навсегда.
Вдогонку другу был послан традиционный привет и пожелание чистого пространства. Ответ должен был прийти через три часа. Однако уже через полтора был принят сигнал бедствия.
«Галилей» увеличил скорость до предела, не переставая посылать в пространство ободряющие слова — единственное, чем он пока мог помочь. Но словам нужно было время, чтобы дойти до «Согдианы», прозвучать в ее рубке, обратиться в другие слова и вернуться обратно; пока же до «Галилея» долетало лишь сказанное в те минуты, когда пилот терпевшего бедствие корабля даже не был уверен в том, что его слышат.
Высокий голос звучал непривычно сухо; он сообщал, что случилось самое страшное: вышли из-под контроля и начали терять мощность генераторы дельта-поля. Антивещество в топливных контейнерах «Согдианы» изолировалось дельта-полем; это было новинкой, до сих пор везде использовали для этой цели электромагнитное поле. Причина аварии оставалась неясной, хотя пилот и высказал несколько предположений. Командир — он же и весь экипаж «Галилея» — лишь стискивал зубы: почему на «Согдиане» не пошел он? Привычка всегда выбирать слабейший корабль на этот раз обратилась против него; по ведь дельта-генераторы испытывались не раз и казались весьма надежными. Он еще увеличил скорость, хотя стрелки контроля безопасности уже колебались на красной черте.
Потом голос изменился, он произнес: «Слышу тебя, знаю — ты успеешь, успеешь. Я…» На этом передача оборвалась. Натренированная мысль подсказала, что защитная автоматика корабля, лишившись дельта-устройств, пыталась спасти машину, создавая в АВ-контейнерах электромагнитную изоляцию. Для того чтобы получить необходимую мощность, автоматы отключили все, без чего корабль мог жить, — в том числе и аппаратуру связи. Теперь «Согдиана» боролась молча.
Полученный с «Согдианы» ответ помог уточнить расстояние между кораблями. Оно оказалось даже несколько меньше расчетного; наступила пора начать торможение. Казалось противоестественным уменьшать скорость, когда все требовало сумасшедшего стремления вперед; но пилот «Галилея» знал, сколь многие погибли, мчась до последнего и развивая затем, на сверхсрочном торможении, запретные перегрузки. Он помнил трагические истории, когда спешившие на помощь корабли, вынесшись из глубины пространства, останавливались в намеченной точке, и терпевшие бедствие бросались в скафандрах и катерах под защиту бронированных бортов, стремясь скорее укрыться в надежных помещениях; но подоспевшие корабли оставались безучастными к попыткам людей проникнуть извне в намертво запертые входные камеры; и люди в пространстве сходили с ума, не зная, что великолепные машины несли мертвый, убитый собственной неосторожностью экипаж и открыть люки было некому.
Пилот «Галилея» знал пределы, установленные для машины и для него самого. Он заметил точку «Согдианы» на видеоэкранах точно в рассчитанный момент. До встречи оставались минуты. И тут капитан увидел, что темное тело звездолета внезапно превратилось в яркую звезду.
— Вам случалось наблюдать аннигиляционный взрыв в пространстве? — спросил Старик. — Нет? Это невеселое зрелище, особенно если взрывается корабль, а на корабле летела… летел ваш друг. Это было нестерпимое белое сияние. Оно продолжалось всего лишь долю секунды, от чрезмерной нагрузки выключились предохранители видеоприемников. Но и за этот миг я успел ослепнуть.
Игорь кивнул. Он искал, что сказать. Похоже, глупо было бы выражать сочувствие по поводу истории, приключившейся бог знает сколько десятилетий тому назад.
— Да, — сказал Игорь наконец, — аннигиляционные взрывы — ужасная вещь.
Старик посмотрел на него, кажется, с жалостью. Во всяком случае, он вздохнул.
— Справедливо, — проговорил он после паузы. — «Согдиана» превратилась в излучение. Это был не первый случай взрыва корабля в пространстве, но единственный, когда человеку удалось наблюдать такой взрыв, а приборам — записать его. До сих пор причины взрывов оставались неизвестными: ведь и тогда уже не бывало случаев, чтобы механизмы отказывали.
В первый момент я даже не понял всего, чем это грозило. Слишком велико было горе. А ведь сумей я в тот миг рассуждать трезво, я сообразил бы, что этот случай перечеркивал все надежды на пригодность дельта-защиты АВ. Звездоплавание оказалось бы вновь отброшенным назад. Единственный выход был в том, чтобы обнаружить конкретную причину взрыва — причину постижимую, материальную, которую можно было бы проанализировать, понять и нейтрализовать. Но мне тогда, как вы понимаете, было не до поисков причин. Когда я раскрыл слезившиеся после вспышки глаза, видеоприемники успели включиться, но смотреть было уже не на что.
Игорь повел плечами, вдруг замерзнув.
— И тогда, — сказал Старик, — я увидел это.
Он перевел дыхание.
— Я увидел… Вы наблюдали, как летят журавли, — клином, не так ли? И я увидел на экранах клин. Собственно, я не увидел ничего. Заметил только, что вдруг исчезли некоторые звезды. Потом появились опять. Чем было вызвано это затмение, я не знал. Но, честное слово, мне почудилось, что само пространство в месте взрыва разорвалось на клочки и теперь медленно склеивалось. Мысль эта не показалась мне нелепой, она была как прикосновение к чему-то новому, неизвестному, таинственному. Знаете, бывает такое ощущение… Хотя вы, наверное, не поймете.
— Я знаю, — проговорил Игорь.
Подумав, Старик кивнул.
— Что же, не исключено. Вот и все, что мне тогда удалось заметить. Ни через видеоприемники, ни в инфракрасном диапазоне я не смог увидеть ничего, кроме этого кратковременного, почти мгновенного затмения некоторых звезд. Потом я снова запустил двигатели, обошел весь район катастрофы и, ничего не обнаружив, направился домой. И только там, обработав эту пленку, я рассмотрел Журавли.
Брови Игоря вздрогнули, это движение не ускользнуло от взгляда Старика.
— Нет, я не оговорился: Журавли, не Журавлей. Не будем продолжать дискуссию. Широкие черные полотнища — совершенно черные, они, очевидно, поглощали излучение, падавшее на них, и поэтому видеть их было нельзя: они ничего не отражали, ни кванта. Но на фоне звездного скопления можно было наблюдать их силуэты.
Абсолютно черными казались они и как бы двухмерными, словно совсем не обладали толщиной. Площадь каждого из них составляла десятки, а может быть и сотни, квадратных метров, даже тысячи; по этим кадрам расстояние до них определить не удалось, поэтому предположения об истинной величине Журавлей расходились на целый порядок, а то и два. И они летели клином; впрочем, может быть, конусом, но съемка не была стереоскопической.
Потом, сравнивая с этим фильмом записи, сделанные другими приборами, мы обнаружили следы,
