Когда? Когда, будь оно все проклято!
Я с ненавистью щурился на солнце, так быстро миновавшее юг и уже собравшееся уползать на ночь.
Сегодня последний день. Последний день перед пред-новолунием. Чертова тварь поедет за мальчишкой уже этой ночью.
В само новолуние она укатывает куда-то к самой Москве. С огромным эскортом. Там ее не взять. Только этой ночью она будет почти без охраны… но где?
Где, черт ее подери?!
Нет, не найти… Не успеть. Всего этот день и этот вечер. И все.
До следующего новолуния. Через четыре недели.
Но это уже будет без меня…
И в руке ныло, несмотря на лошадиную дозу аспирина. И было еще что-то, что-то еще раздражало…
Я потер щеку. Оглянулся. Катя внимательно глядела на меня.
– Что?
– Я тут подумала… Та паучиха, с которой ты… Там, в ее доме…
– Диана, – сказал я. – Так ее зовут.
Катя нахмурилась. Вздохнула. Нет, не имя паучихи ее волновало.
– Осторожнее с ней, Влад.
Я пожал плечами:
– Я ее контролирую.
Катя усмехнулась.
– Что?
– Крамер, ты везунчик, редкостный везунчик. Но ужасно… наивный.
– Мне это уже говорили. И даже в более резких выражениях. Но я все еще живой.
– А разве самое худшее – это смерть?
Я внимательно посмотрел на нее. Поглядел на Виктора. Этот пижон внушил ей, что я с Дианой не справлюсь?
Когда оправдывался – уж не знаю, перед кем больше, перед Катей или перед собой, – почему сам на такое не пошел, а возится со слабенькой и неполноценной, с пробитым лбом… Это было бы в его стиле. Он?
Но Виктор старательно не замечал моего взгляда.
Я повернулся к Кате. Посмотрел ей в глаза.
– Я. Ее. Контролирую.
– Ты всего лишь посадил ее на цепь…
– Не только! У нас с ней полная ясность. Не только цепь ее удерживает от… экспериментов.
Катя вздохнула:
– Она ведь красивая?
Виктор хмыкнул:
– О нет, Кэтти. К таким красоткам у Храмовника иммунитет. Прививку ему в шею делали…
Но Катя глядела на меня. Ждала ответа.
– Ну… Не уродина… – признал я. Пожал плечами. – Выглядит очень хорошо.
– Выглядит, – сказала Катя. – Выглядит она и хорошо и молодо, не так ли? Как и все они… А сколько ей лет на самом деле, ты знаешь?
Сколько лет… Это я и сам бы хотел узнать.
– Вот то-то же.
– Ну и что? Какое это имеет значение? Я знаю ее силу. За одну атаку она меня насовсем не сломает. Лишь подомнет на время. Но это ей ничего не даст. До деревни, где инструменты, слишком далеко. Если отправит меня туда, чтобы потом снял ее с цепи, по пути я приду в себя. И это будет последним сознательным действием в ее жизни. И она это знает.
– О господи! Какой же ты упрямец!
– Это мне тоже говорили.
– Крамер, миленький, да при чем тут ее сила?!
– Что-то я не понимаю, о чем мы тогда говорим. Если ты согласна, что я с ней справлюсь, то…
– Крамер, милый! Кроме грубой силы есть еще хитрость! Ты для нее щенок. Самоуверенный щенок. А она сколько лет плела интриги в кругу таких же, как она? И не забывай, что она не просто хитрая и умная женщина… Она еще и паучиха.
– Я же сказал! Я ее почувствую, если она попытается что-то во мне…
– Да даже когда она не влезает в тебя! Твоя голова для нее… вскрытые часы! Все шестеренки на виду! Влад, милый… Пойми, она видит тебя насквозь, и она видела так тысячи людей. Видела, как они думают, чего хотят, чего боятся… как путаются и ошибаются. Самые разные люди. И куда более опытные, чем ты, я или Витя. Понимаешь?
– Не очень.
– Ей необязательно влезать в тебя, чтобы что-то изменить. Она может изменить тебя одними разговорами. Если ты будешь долго возле нее, она приручит тебя и не влезая. Одними словами.
– Хороша хозяйка, с ошейником и на привязи…
– Ну и что? Ты думаешь, для нее это большая трагедия, посидеть на ошейнике месяц? Или даже год? Или два? Это для тебя огромный кусок жизни. А для нее лишь мимолетный эпизод. Как отдать ладью, чтобы через два хода выиграть партию.
– Кать, тебе говорили, что ты параноичка?
Еще большая, чем я…
– Я единственная, кто выжил из нашей компании, Крамер.
Я вздохнул. И это я здесь упрямец?
– Она только делает вид, что смирилась, – сказала Катя. – А сама ищет к тебе подходцы. Понимаешь?
– Ладно, Кэтти, – вступил Виктор. – Перестань пугать нашего бесстрашного охотника. Он простой, но правильный.
– Он доверчивый, как щенок!
– Да ладно, Кэтти. Не перегибай. Не все так плохо. Женщинам нужна твердая рука.
– Это говорит человек, который всю жизнь охотится на женщин, которые делают с мужчинами все что хотят?
– Это говорит человек, подозревающий, что не все так просто… Ну что. – Он дернул подбородком. – Вот и все, собственно. Тут край города. Там дальше только бывший совхоз, и то не сразу… Там сначала лесок. Да и совхоз этот давно уже…
– Совхоз? – задумчиво повторила Катя.
Она глядела на обочину. Метрах в двадцати от нас, чуть не доезжая до поворота, сливаясь с голыми кустами, торчал накренившийся ржавый столбик. На нем висела такая же рыжая железная табличка, вся в отслаивающихся хлопьях ржавчины. И все-таки какие-то буквы там еще угадывались.
И даже какой-то рисунок был. Что-то рогатое. И словно бы пятиконечное, как бородка, уши и рога…
…и рубиновые глаза.
Смешно верить, что это всего лишь камни. Нет, это не камни.
Это взгляд, торжественный и строгий, наперед знающий, что меня ждет…
Я тряхнул головой, оскалившись. Какой, к дьяволу, козел – здесь?! Здесь, на краю городка, полного жизни, под ярким солнцем, на придорожном указателе?!
Или этот козел мне теперь всюду будет мерещиться? Как прежде преследовали вороны… Все-таки надо было вырвать ему глазки. Вот ворона я придушил – и сразу сны наладились. Надо бы и с этим козлорогим так же попробовать.
Виктор тронул машину, медленно прополз к самому указателю, нагло скосив на противоположную сторону дороги.
