Христа – Бригит и Игрейна, Винни и вот теперь Кевин.
– Великие небеса, Ланс, когда ты приехал? – крикнул Артур, торопясь к дому, и вдруг замедлил шаг, поняв свою ошибку.
– Это Кевин, о котором я тебе так много рассказывала, – объяснила я, и мой муж шагнул вперед, доброжелательно улыбаясь.
– Мы будем рады, если ты побудешь с нами, – объявил он.
Кевин с радостью принял приглашение, и к тому времени, когда мы все сошлись за вечерней трапезой, его пребывание среди нас казалось таким естественным, как будто он никогда и не исчезал.
Но, несмотря на то, что меня взволновал его приезд, а Артур проявил себя любезным хозяином, кого действительно растрогало появление в нашем доме священника, так это Изольду.
Я в тот же вечер сообщила ей о его приезде, а на следующее утро она несмело поинтересовалась у меня, может ли он исповедать ее. Кевин провел с ней большую часть дня, а вечером она вышла к ужину.
Спустя два дня Изольда уехала в Касл-Дор после того, как Кевин благословил и ее, и воинов, которые должны были ее сопровождать. Я обняла королеву, и мы махали руками, провожая ее, надеясь, что самая горестная часть ее любви и расставания с Тристаном закончилась.
– Что ты сказал ей? – спросила я, не думая о том, что посягаю на тайну.
Священник укоризненно посмотрел на меня, потом улыбнулся.
– Я напомнил ей об обязанностях королев, о чем я не раз говорил тебе.
Я засмеялась, вспомнив, как много раз он терпеливо убеждал меня в том, с чем, как я думала, мне никогда не доведется столкнуться.
«Какая кельтская королева говорит: «Я не могу»? Конечно, ты можешь!»
Если кто-то и мог вселить в Изольду мужество сделать то, что должно быть сделано, то это был Кевин.
Дни становились короче, и новые кладовые наполнялись яблоками и капустой, репой и солониной, копчеными окороками и кусками оленины, свисающими со стропил. Было припасено также много соленого масла, с которым мы дотянем до весны.
Ланс и Трис приехали как раз к Самхейну, а Кевин согласился провести зиму у нас при условии, что ему будет позволено регулярно проводить мессу для христиан нашего двора. Многим христианам и язычникам Кевин нравился, но Триса среди этих людей не было, поскольку он считал священника виновным в том, что Изольда уехала.
– Мне наплевать, чья она жена, но церковник не имел права отнимать ее у меня, – жаловался Трис, совершенно искажая факты.
Он злобно оглядывал зал, будучи пьяным настолько, чтобы не заботиться о том, что говорит, и достаточно трезвым, чтобы одержать верх над всяким, кто возразит ему.
Ланс, единственный человек, которого Трис слушал в эти дни, уговорил его взять арфу, и он долго услаждал нас замечательной музыкой. Отложив в сторону свой инструмент, Тристан рыдал пока, наконец, не заснул, сидя за столом и уронив голову на руки.
Это повторялось все чаще и чаще по мере того, как Трис все больше и больше проникался жалостью к себе, виня в своих несчастьях всех, кроме самого себя. Потом однажды вечером он зашел слишком далеко, обратив свой гнев на Изольду и утверждая, что она обманывала его, завлекая его, ввела его в заблуждение мечтами о любви, хотя в душе она не верна.
Паломид встал и, решительно пройдя через зал, остановился перед арфистом.
– Как смеешь ты порочить ее доброе имя? – презрительно бросил он. – Она делала все, что хотелось тебе. Поэтому бери назад свои клеветнические слова, или завтра утром мы встретимся в поединке один на один.
– Зачем ждать утра? – прорычал Трис. – Я могу сейчас побить любого в этом зале, в том числе и тебя.
Паломид поднял подбородок и надменно посмотрел на возлюбленного Изольды.
– Я человек чести и не дерусь с пьяными, – объявил он. – Завтра на рассвете.
– В Круглом Столе не будет никаких ссор, – прорычал Артур, собираясь не допустить бессмысленного кровопролития. – Тристан, пришла пора забыть про свою страсть и зажить своей жизнью.
– Ты не понимаешь, – закричал высокий рыцарь, врываясь в круг и словно угрожая всем присутствующим. – Она моя… навсегда. Моя жизнь и моя смерть. Мы предназначены друг для друга, и никто: ни священник, ни корнуэльский король, ни араб не могут встать между нами. – Он грохнул кулаком по столу, от чего на пол посыпались тарелки и кубки, потом резко повернулся и смерчем бросился на Паломида.
Зал ахнул, потому что Трис был лучшим борцом королевства. Араб пригнулся, – приготовившись защищаться, и, когда Тристан прыгнул на него, невысокий рыцарь отскочил в сторону.
Паломид дрался лишь для того, чтобы сдерживать Тристана, не нанося ему вреда, но все равно к концу драки они все были в синяках. Несмотря на то, что Тристан был пьян, он оказался победителем, он прижал араба к полу, победно закричал и потерял сознание.
Ланс и Динадан понесли его на койку, а остальные окружили Паломида, хваля его за благородство и ворча по поводу буйного поведения корнуэльца.
На следующий день Артур приказал Бедиверу отвезти Тристана в Бретань, где ему предстояло служить посланником верховного короля при дворе короля Бана.
– Не сомневаюсь, что Трис найдет себе место у кого-нибудь из местных принцев, – сказал Артур и добавил: – Если повезет, он начнет новую жизнь.
