корзине.
– Что-о-о? – одновременно воскликнули мы. Бедивер посмотрел на меня.
– Всадники, которых мы вчера встретили на дороге, были оркнейские братья, ехавшие повидаться с матерью. Но она, похоже, не ждала их, и они застали ее в постели с Ламораком. Похотливой суке понадобился тот самый парень, чей отец убил ее мужа, – ворчал Бедивер, опускаясь на стул. – Гавейн начал орать, когда увидел это, а Агравейн выхватил меч и, то ли случайно, то ли нарочно, отрубил матери голову.
Артур громко застонал, а я уставилась в окно. Это была страшная смерть, но женщина, которая так часто использовала страсть других людей против них самих, заслуживала ее.
– В начавшейся суматохе Ламорак удрал из шатра, но забыл свои штаны. Когда Агравейн понял, что, наделал, ум его помутился. Он сидел на полу, обхватив голову матери руками, напевал ей что-то и разговаривал с ней. Я думаю, что сейчас Гахерис увозит его на север в надежде, что разум вернется к нему, когда он снова окажется на Оркнеях. Гавейн провел ночь, копая могилу и хороня тело матери, а сейчас просит разрешения уехать, чтобы отвезти ее голову в единственное место, где она была счастлива – в Эдинбург, где они с Лотом провели первые дни после женитьбы. Ты не возражаешь?
– Нет, – устало ответил Артур, в голосе его слышалось не только сожаление, но и облегчение.
Все молчали, в комнате царило гнетущее настроение. Агравейну всю оставшуюся жизнь суждено называться матереубийцей, злобному, неуравновешенному Агравейну, чья жестокость была вскормлена злобой самой Моргаузы. И теперь, даже мертвая, она будет властвовать над жизнью сына.
Я ахнула от неожиданной мысли о Мордреде.
– А Мордред? С ним все в порядке?
Мужчины озадаченно смотрели на меня, как будто это имя ничего им не говорило.
– Думаю, что он с Гавейном, – медленно ответил Бедивер. – Наверное, он вернется на Оркнеи. Если, конечно… – Тут рыцарь повернулся к Артуру. – …ты не захочешь, чтобы он остался при дворе.
– О боги, что я буду с ним делать? – закричал Пендрагон.
На некоторое время этот вопрос повис в воздухе.
Перед моими глазами мелькали картины моей будущей жизни – то ли остаться с Артуром и быть королевой, то ли уехать с любимым Лансом. Мордред оказался посредине.
Игрейна говорила, что за любовь платишь тем, что дети лишаются матери…
Разве не из-за этого у дочерей Горлойса такая ненависть к нам? Теперь существовала угроза, что это может повториться снова, но уже в следующем поколении.
На этот раз этого не случится, молча поклялась я. На этот раз этого не случится.
– Мы возьмем его к себе!
Двое мужчин смотрели на меня так, как будто я только что предсказала приближение страшного суда, а не произнесла слова, которые были самым важным законом жизни: прежде всего, заботься о детях.
– Он уже достаточно взрослый, чтобы стать пажом, ведь именно для этого его и привезли сюда. Мы возьмем его к себе, у него будет семья, которой он никогда не имел на Оркнеях. О его происхождении никто не должен знать, а позднее ты решишь, признавать ли его своим сыном, или нет.
Артур медленно качал головой.
– Ты уверена, что хочешь сделать это?
Картины возможной жизни с Лансом вставали передо мной, ясные, как отражение молодой луны в озере, а потом рассеялись, когда тишину нарушил мой голос.
– Конечно. Ты же знаешь, мне всегда хотелось иметь сына. – Мои слова, беспечные и веселые, произнесены были легко, как бы не задевая моей собственной боли. Так водяной жук скользит по поверхности пруда. – А теперь у нас он есть. Я не имела возможности растить его с рождения, но ребенок есть ребенок, и неважно, кто его родители. А мальчик нуждается в утешении и добром отношений, особенно после того, что случилось с его матерью.
Неохотно и нерешительно мужчины согласились со мной, и мне предстояло из хаоса своих мыслей выстроить для себя какое-то определенное будущее.
Нимю, однако, не проявила особой радости и, поймав меня, когда я шла за мальчиком, попыталась отговорить меня от моего решения.
– Гвен, в нем змеиное жало, берегись, – говорила она, стараясь убедить меня не принимать на себя тяжкую обязанность.
– Но ведь он всего лишь ребенок, – резко возразила я. – Ему нужна семья, свой дом. Может быть, он сын, которого нам с Артуром предназначено воспитывать судьбой.
Колдунья проворчала, что это принесет бедствие всем нам. Не знаю, к добру или к несчастью, но я так не думала, поэтому весело побежала вниз по лестнице искать своего пасынка.
Я нашла его в кухне, где он стоял с опущенными глазами, прижавшись к стене.
Занятые делом люди не обращали на него внимания, что удивило меня, пока я не сообразила: они не знают, что он сын Артура. Кроме того, до них дошли какие-то разговоры о смерти его матери, и поэтому они старались держаться от него подальше.
– Мордред, – позвала я, не подходя к нему слишком близко.
Можно представить, в каком он был горе, и мне не хотелось давить на мальчика. Он молча смотрел на меня. Этот спокойный взгляд, так похожий на взгляд его отца, не подпускал меня ближе.
– Ты знаешь, кто я? – спросила я, пытаясь заставить его разговориться.
