становясь раздражительным и резким. Я не могла сказать, объяснялось это его ранами или гневом из-за предательства его сестры. В какой-то момент веселое лицо Артура становилось строгим, и если я пыталась заговорить с ним, то в ответ слышала только резкости. Наконец я решила подождать, пока Артур расскажет сам, что терзает его.
Мы с Бедивером выбрали для выздоровления Оксфорд, потому что до него было легко добраться по воде, но в то же время он находился достаточно далеко и был надежным убежищем. Оксфорд оказался чудесным местом, окруженным лугами и густым, непроходимым лесом. Люди в этой части Темзы были так же разнолики, как и земля, где британские аристократы соседствовали с союзными саксами. Похоже, что они не только жили в мире друг с другом, но и очень радовались пребыванию на их земле верховного короля, несмотря на то, что он не вставал с постели и не мог встретиться с ними.
Фрида часто ездила навещать своих родных, которые сохранили верность нам, сражаясь в войске Кадора, когда он остановил продвижение саксов к центральным территориям. А однажды ее родители приехали вместе с ней, чтобы выразить свое уважение верховному королю. Я с любопытством наблюдала за ними, отметив, что Фрида, которую я считала частью своей семьи, была молодой хрупкой копией своей матери.
– Мы благодарны вам за то, что вы сделали для нашей дочери, – сказал Артуру ее отец. – Сыновья даны нам для того, чтобы быть соратниками в войне и в работе, а дочери – это особый дар богов.
Он широко улыбнулся дочери, но даже не взглянул на Грифлета, стоящего рядом, а когда призвал благословение своего бога-громовержца, его молитвенный жест явно не включал в это благословение главного псаря. Возможно, саксонские боги были так же нетерпимы к христианам, как и римские епископы.
Я подумала, что наше Дело может пострадать, если в Британии разразится война на религиозной почве.
Однажды ближе к вечеру, возвращаясь из Уитема, где мы собирали позднюю землянику, я увидела почтенного старца, сидевшего под древним дубом недалеко от брода, через который перегоняли быков. Мы с женщинами приветливо поздоровались с ним и попросили позволения присесть рядом с ним под тень того же дуба. Старик кивнул и, узнав нас, стал славить Артура и его боевые успехи. Я радовалась, что он не упоминал Маэлгона, а только описывал сражения и подвиги воинов.
– Я записываю их, – объяснил старик, поглаживая длинную белую бороду. – Научился писать, когда собирался стать монахом, но с тех пор нечасто использовал это умение. Я не мог жить праведной жизнью, чтобы епископ был доволен мной, а грешники, с которыми я поладил, никогда не учились читать. Но у Пендрагона должны остаться какие-то записи, и я думаю, что смогу прочесть их. Вечером я рассказала об этом Артуру, надеясь, что он будет польщен, но вместо этого он мрачно буркнул:
– И что история скажет о короле Артуре… что он происходил из семьи, прославившейся убийствами и предательством? Рожден по милости старого человека, умершего за праведное дело, вошел на трон, переступив через тело мужа сестры, и обречен на угасание стараниями другой… Что же скажут об Артуре? Что он был человеком, которому суждено было убивать родных?
Он отвернулся от меня, в отчаянии судорожно скривив лицо. Я страдала, видя, как Артур мучается, и присела на кровать рядом с ним, молча выражая свое сочувствие.
– Моя собственная сестра, Гвен… – Он впервые заговорил о Моргане, и я затаила дыхание. – Моя собственная сестра, та самая, которая вручила мне королевский меч! Неужели уже тогда она замыслила убить меня? Неужели за ее дружбой и поддержкой не было ничего настоящего? Я доверял ей так, как доверял Мерлину…
Слова звучали жестко и сурово, Артур произносил их сквозь зубы.
Он замолчал, а я сидела очень тихо. Мне не надо было напоминать о неприятностях и горе, которые я пережила из-за Морганы. Я не могла это забыть. Наконец я осмелилась.
– Мне кажется, она не столько ненавидит лично нас, сколько страдает старым кельтским предрассудком – кровной местью. Вероятнее всего, она не могла простить смерть Горлойса.
– О боги, разве я должен расплачиваться за поступки моих родителей? – закричал Артур. – Это христиане, а не язычники, взваливают на сыновей грехи отцов, не так ли? А если это так, то что ждет меня и моих детей?
Он смотрел на стену, а не на меня, но, когда я поняла, что, несмотря на свои возражения, Артур надеялся, что сможет иметь детей, волна жалости нахлынула на меня, и я положила руку ему на плечо.
Артур положил на нее свои неперевязанные пальцы, по-прежнему не глядя на меня.
– Иногда мне кажется, что, как бы много я ни делал, как бы ни старался, я никогда не увижу свою мечту воплощенной в жизнь. И я не знаю, боги ли гневаются на меня, или я сам задумал что-то неправильно.
– Может быть, – тихо сказала я, – здесь виноват не горшечник, а качество глины. Ты же знаешь, что работаешь не с самым податливым материалом.
Мы долго молчали, он гладил меня по руке, и, наконец, слабая улыбка появилась на его лице. Артур искоса посмотрел на меня.
– Ты же не собираешься позволить мне валяться в постели и жалеть себя, правда? Если я не говорил тебе этого раньше, то скажу сейчас: я безумно рад, что ты моя жена.
Мои глаза наполнились слезами, и я смотрела вниз, на свои переплетенные пальцы. Я хотела произнести ласковые слова. Но прежде, чем я успела собраться с мыслями, Артур убрал свою руку и сжал ее в кулак.
– А теперь, поскольку я могу смело смотреть фактам в лицо, расскажи мне, что произошло в Лондоне, пока шла «церемония», – потребовал он.
Я смотрела на него, не понимая, какое отношение это имеет к любви.
– Начинай же, – сказал Артур – Мне пора узнать все подробности.
Я подавила свои чувства и пересказала ему, как Моргана хотела убить своего мужа его же мечом. Артур при этом морщился, потому что против него она ухитрилась использовать даже Эскалибур.
– Но Бедивер сказал, что она сбежала после того, как Акколон был убит.
