Глава 19
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ
Инспектор Квин сидел за своим столом в Главном полицейском управлении в редкий спокойный час ранним утром среды. Перед ним была расстелена газета, готическим шрифтом заголовков крикливо провозглашающая арест доктора Фрэнсиса Дженни, знаменитого хирурга, по обвинению в «покушении на человеческую жизнь». Эта деликатная фраза означала, что доктору предъявлено обвинение в удушении Абигейл Дорн.
Инспектор не был удовлетворен своей работой и своими аналитическими способностями. Его яркие маленькие глазки то и дело посверкивали беспокойством; он покусывал усы, иногда выдергивая из них волоски, по мере того как читал и перечитывал статью, написанную Питером Харпером. В соседней комнате непрерывно раздавались телефонные звонки; телефон на столе старика почтительно молчал. Однако он сам сказал всем, что для посторонних его «нет».
Репортеры толпились в просторном здании полицейского управления до ночи. «Скажите, капитан, это правда, что Дженни обвинен в убийстве старой леди?» Казалось, никто в управлении ничего не знает и не желает отвечать на вопросы.
Полицейский комиссар и мэр, посвященные инспектором во вторник в разработанный им план, также отказывались выйти к прессе. При остром дефиците официальной информации большинство изданий пересказывали статью Питера Харпера. В кабинетах самого харперовского издания ответственные лица недоуменно пожимали плечами на вопросы об источнике информации.
В 9.00 поступил долгожданный телефонный звонок от доктора Дженни. Хирург потребовал, чтобы его соединили с инспектором, — но вместо него был соединен с кабинетом лейтенанта. Его информировали, что инспектор находится на конференции и его нельзя беспокоить.
Дженни разразился потоком ругательств. Его все утро, кричал он, осаждают репортеры с требованиями интервью.
— Скажите мне одну вещь, — прорычал Дженни в трубку. — Эта газетная статья правдива?
Лейтенант полиции выразил всевозможные сожаления о происшедшем, но искренне признался, что ничего не знает. Дженни вслух поклялся, что переедет в свой кабинет в госпитале и никого не станет принимать; он был так зол, что голос его дрожал от гнева. В ухе лейтенанта будто выстрел раздался — с такой силой Дженни бросил трубку.
Разговор был немедленно передан инспектору, который мрачно улыбнулся и издал приказ, согласно которому сержант Вели должен был пресекать всякие попытки репортеров прорваться в Голландский мемориальный госпиталь.
Он позвонил окружному прокурору.
— Никаких известий по Свенсону?
— Никакого даже следа его. Впрочем, пока еще рано. Как только он позвонит — я сразу дам вам знать. Мы проследим его путь.
— Мы тоже принимаем меры. — Последовала пауза, после которой инспектор заговорил более язвительно: — Генри, вы подумали над моими рекомендациями насчет мистера Морхауса?
Сэмпсон кашлянул.
— Послушайте, Квин, я пойду навстречу вам во всем, что касается работы, и вам это известно. Но опасаюсь, что с Морхаусом все придется оставить как есть.
— Так вы изменили свое мнение, Генри? — съязвил старик.
— Я всеми помыслами с вами, Квин, — отвечал Сэмпсон. — Но после того, как я чуть остыл, обдумал ситуацию со всех сторон...
— И что же произошло тогда?
— Квин, его действия совершенно в рамках закона! Ведь приложение к завещанию Абби не касалось имущественных вопросов — это частная жизнь. Что касается частных бумаг, Морхаус не обязан был ждать времени вступления завещания в силу и уничтожил, как следовало по его служебным обязательствам, опасные, с точки зрения завещательницы, документы. Это совершенно другое. Вы не сможете назвать причину, по которой документы подлежали сохранению против воли покойной, так?
— Если вы имеете в виду, что я смею утверждать, будто в этих документах содержались улики, то нет, конечно. — Голос инспектора звучал устало.
— В таком случае простите, Квин. Я не могу ничего сделать.
Как только он положил трубку, инспектор отложил газету со статьей Харпера и позвонил сержанту Вели:
— Томас, доставь ко мне эту пару туфель из Голландского госпиталя, те, что нашли в телефонной будке!
Вели почесал свою огромную голову и пошел за туфлями.
Старик поставил их на стеклянную поверхность своего стола и долго на них глядел. Нахмурясь, он обернулся к Вели:
— Что-нибудь из этих треклятых туфель извлекли, Томас?
Гигант осторожно погладил ладонью тяжелую челюсть.
— Только то, — наконец сказал он, — что некто, надевавший их, соединил концы порвавшегося шнурка скотчем.
— Да, но что из этого следует? Это за пределами моего понимания. — Инспектор сделал несчастное лицо. — Эллери ничего не говорит, Томас, мальчик мой, а ведь что-то есть в этих туфлях, достойное внимания! Оставь-ка их лучше здесь. Может, мне придет в голову какая-нибудь здравая мысль.
Вели вышел из кабинета, оставив старика, погруженного в раздумья над парой весьма невинно выглядевших парусиновых туфель.
Эллери только что выполз из постели и занимался утренним туалетом, когда позвонили в дверь и Джуна впустил высокую, гибкую фигуру доктора Джона Минхена.
— Привет! Никогда не встречаешь восход солнца?
Эллери потеснее запахнул полы халата.
— Так ведь только 9.15. Я полночи продумал над этим случаем.
Минхен опустился в кресло, сделав значительное лицо.
— По пути в госпиталь решил забежать к тебе — узнать из первых рук, правда ли все то, что пишут в газетах.
— Газетная история? О Дженни? — Эллери говорил рассеянно, разбивая яйцо. — Присоединяйся, Джон.
— Уже завтракал, благодарю. — Минхен пристально всматривался в Эллери. — Так ты ничего не знаешь? Все газеты кричат, будто доктор Дженни сегодня будет арестован по обвинению в убийстве старой леди.
— Нет, ничего не знаю! — Эллери откусил от тоста. — Современная пресса — удивительная вещь.
Минхен грустно покачал головой:
— Вижу, что сегодняшняя информация тебя еще не настигла. Но все это глупость только на первый взгляд, Эллери. Ты подумал, как это воспринял старик? Наверное, кипятится и сходит с ума. Обвинить его в убийстве его же благодетельницы! — Он выпрямился. — Скажи! Я ведь тоже «прославлюсь» на весь мир, так?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, подумай сам, — горько отвечал Минхен, — журналисты наверняка вычислят меня как соавтора
