жизни. Неужели требуется много усилий, чтобы написать письмо?
– Ты знаешь, я ведь никогда не любил писать.
– Любил, когда тебе нужны были деньги. Я понимаю, ты не хотел заводить семью, тебе нужна была вольная жизнь. Я могу принять и понять это. Но я не понимаю, как ты мог совершенно забыть меня. Ты бросил меня и маму, не сказав даже «до свидания». Ты звонил только тогда, когда твоя совесть доставала тебя или когда тебе что-то было нужно. Похоже, ты совсем не испытывал к нам интереса. Тебе и сейчас наплевать. Ты только притворяешься, когда тебе нужны деньги.
Дюк отвел взгляд, дав ей время, чтобы она успокоилась. Клементина была уверена в этом. Она больше не злилась на него. Сердиться на Дюка все равно, что кричать на каменную стену. Сейчас она чувствовала лишь обиду, разочарование и унижение, что никак не научится обходится без человека, которому она не нужна. Все эти годы она таила надежду получить обратно то, что было потеряно. Но сейчас Клементина поняла, что это невозможно. Дюк никогда не будет тем отцом, которого она хочет. Она хотела человека, который защитил бы ее от зла, любил бы ее больше всех на свете, гордился бы ее достоинствами. Хотела кого-то, кем могла бы восхищаться и кого могла бы уважать. Ей нужен был человек, благодаря которому она перестала бы сравнивать всех мужчин с тем, в переулке. Она хотела, чтобы ее обнимали, ласкали, ценили и обожали. Но когда Клементина взглянула на Дюка, обычного человека, возможно, слишком эгоистичного и ленивого, но, конечно же, совсем не ужасного, она поняла, то, что она хотела, детский каприз. Только в детстве любые достижения ребенка считают чудом, и он кажется совершенством в глазах родителей.
– Клементина, – поднимаясь, сказал Дюк.
Он протянул руку, но она сделала шаг назад.
– Больше никаких денег, – твердо произнесла она. – Мне жаль, что у тебя тяжелые времена, но ты сам должен выпутаться. Так что, если деньги – единственное, что тебе нужно от меня, можешь идти.
Он открыл рот, потом снова закрыл его. Когда он повернулся, внутри у Клементины все оборвалось, как будто она находилась на самом высоком гребне «русских гор», и через секунду готова была провалиться вниз. Пожалуйста, пусть тебе еще что-нибудь будет нужно, молча умоляла она. Пусть тебе буду нужна я.
Он повернулся и надежды ее разбились вдребезги. Больше не будет так больно, подумала она. Клементина всегда верила, что когда станет взрослой, страхи и горе уменьшатся или, по крайней мере, она научиться справляться с ними. Все неправда. Наоборот, с возрастом она становилась все более хрупкой и ранимой.
Дюк остановился и оглянулся.
– У тебя есть все это, и каждый день к тебе приходят новые деньги, а ты не можешь уделить мне даже пенс? – с горечью произнес он.
– Нет, не могу.
– Ты эгоистичная сучка, не так ли?
Клементина дернулась, как будто ее ударили.
– Между прочим, как поживает твоя мать? – спросил он.
Удивленная сменой тона, Клементина опасливо взглянула на Дюка:
– Прекрасно. Счастлива во втором браке.
Дюк поднял брови, потом рассмеялся:
– Значит, вот что она сказала тебе. Внешние приличия. У Анжелы никогда не хватало смелости выдержать скандал. Даже самый маленький. Нам даже пришлось уехать из города после твоего рождения, чтобы никто не узнал. Но я всегда думал, что когда-нибудь она скажет тебе правду.
– О чем ты говоришь? – Клементина скрестила на груди руки, ощутив озноб от ветерка с океана.
– Я вечно хранил бы секрет Анжелы, если бы ты дала мне денег. Но ты ведь теперь у нас мисс «Высокомерие и Величие» и не хочешь иметь больше ничего общего со мной, не вижу причин, почему бы не сказать тебе.
– Что сказать мне? – спросила Клементина, раздражаясь от его обходной тактики.
Почти двадцать лет она до боли хотела вернуть его в свою жизнь, а не прошло и десяти минут после исполнения ее желания, и ей хочется, чтобы он ушел.
– Неужели ты действительно думаешь, что я женился на Анжеле? – сказал он. – Ну-ну. То, что я вообще женюсь, само по себе уже неестественно, а уж жениться на этой серенькой мышке? Будь же посерьезней. Так что, полагаю, ты – незаконнорожденная. Черт, я знаю, что сегодня это не имеет большого значения, особенно здесь, в этом безумном Голливуде, но все-таки последнее слово осталось за мной, не так ли?
Клементина резко отвернулась от него и пристально рассматривала волны, пока ее дыхание не успокоилось, а руки перестали дрожать. Когда она, наконец, повернулась, Дюка уже не было.
Меган зарыла ступни в прохладный песок, наблюдая, как Джо с брызгами вынырнул из волны и тряхнул мокрыми волосами, как это делают подростки, серфенгисты и собаки. Джо, улыбаясь, выбежал из океана, белые шорты прилипли к телу.
– Как здорово! – воскликнул он, хватая полотенце и вытирая им лицо. – Столько лет я не занимался серфингом.
– Ты был совсем как ребенок, – сказала Меган, – до сих пор ты притворялся, что не любишь рисковать.
Она улыбнулась, но в голосе слышалась натянутость. Джо вытер руки и сел рядом с ней.
– Я никем не притворялся, Меган.
Она кивнула, зная, что Джо говорит правду, потом оглянулась через плечо на дом. Клементина очень смутно объяснила, куда собирается сегодня. Фактически, она последние несколько дней вела себя странно, нервно и обеспокоенно. Меган ждала, что она доверится ей, расскажет, что происходит, но этого не случилось. С тех пор, как шесть месяцев назад Клементина потихоньку смоталась на открытие выставки,
