Скандал в личной жизни

Спустя три недели после того, как были получены деньги по первому чеку, пришло еще одно письмо. Он хотел еще пятьсот долларов. Надо заплатить квартплату, шеф чрезмерно требователен к нему, и он уверен, что Клементина снова поможет. Она заколебалась лишь на мгновенье, потом выписала второй чек. На худой конец, когда он посмотрит на чек, он подумает о ней. Она заставит его улыбнуться.

Так как письма продолжали приходить каждые несколько недель, Клементина могла притворятся, что у них – нормальные, родственные отношения, какие бывают у дочери и отца. Вместе с чеком она посылала ему короткие записки с последними новостями о своей карьере, а он, помимо просьб о деньгах, сообщал кое-что о себе, пикантные новости из жизни швейцара, о женщинах, с которыми встречался. Спустя пять месяцев, когда письма вдруг перестали приходить без всякого предупреждения, благодарности или прощания, Клементина послала ему три тысячи долларов. Она выслала бы и триста тысяч, не принимая во внимание громкие протесты Меган и Алекс, только бы не терять с ним связь. Но Дюк не предоставил ей такой возможности.

И, наконец, самой темной чернотой перед рассветом стала тяжелая, с «зубами и когтями» схватка за роль в «Признать виновной». Уилл обеспечил ей прослушивание, но, насколько Клементина помнила, она была сорок пятой актрисой на прослушивании в тот день, и студия уже держала в поле зрения Джейн Фонду, как претендентку на главную роль. По пути в студию Клементина случайно услышала разговор между помощником режиссера и актером на эпизодическую роль о переговорах с Фонд ой насчет контракта. Этого вполне хватило, чтобы усмирить нервную дрожь, ей на смену появилась раскаленная ярость, заполнившая Клементину без остатка. Она дождалась, пока режиссер по отбору актеров – непрерывно курившая женщина средних лет, и ее ассистент, прыщеватый мальчишка, на вид не старше пятнадцати, пригласили ее, тогда Клементина выдала все, что хотела им сказать.

– Я хочу, чтобы вы оба знали, – сказала она, бросая сценарии на стол, – что последний месяц работала, не покладая рук, изучая роль, заучивая каждую строчку, чтобы быть готовой ко всему. Я перевернула всю свою жизнь, только ради того, чтобы сделать попытку получить эту роль.

Гвен Распин, режиссер по отбору актеров, затянулась сигаретой и, не вынимая ее изо рта, заговорила.

– Прекрасно, дорогая. Прочтите, пожалуйста, страницу 302.

– Нет, я не буду читать страницу 302. Вы не можете выворачивать мою жизнь наизнанку, если вы уже совершенно точно решили, что хотите видеть Джейн Фонду в этой роли. У вас должна быть хоть какая-то этика.

– Послушайте, мисс…

– Мисс Монтгомери.

– Мисс Монтгомери, – сказала Гвен, – Мы еще совершенно не решили по поводу Джейн Фонды. Да, нам очень хотелось бы этого, поскольку она – ценное приобретение для любой картины; но никаких контрактов не подписано, и она еще не согласилась на роль. Если появится какая-нибудь молодая, талантливая, с которой легко работать, я подчеркиваю – с которой легко работать, актриса, и потрясет нас, мы, не колеблясь, возьмем ее.

Это выбило почву из-под ног Клементины. Гвен зевнула за своей дымовой завесой, а мальчишка сковырнул прыщ на носу.

– Прекрасно, – заявила Клементина. – Я просто хотела быть уверенной, что у меня есть шанс.

– У Вас есть около трех минут, оставшиеся от Вашего «шанса», – сказала Гвен, взглянув на часы. – После Вас еще семнадцать актеров, и я не могу позволить себе задерживаться, выслушивая дилетантские тирады.

Клементина подавила желание сказать в ответ какую-нибудь колкость и открыла сценарий на странице 302. Она хорошо знала этот эпизод, и у нее хватало времени проиграть его. Закрыв глаза, Клементина сосредоточилась на душевном волнении героини, перевоплощаясь в Мелиссу Марлбу. Она в совершенстве знала образ, изучила все малейшие оттенки и едва различимые нюансы. В мгновение ока Клементина Монтгомери перестала существовать. Когда она открыла глаза и повернулась к подростку, что должен был читать роль сына Мелиссы, она наяву увидела тюремные решетки за его спиной, почувствовала дрожь в руках, ощутила запах мочи, пропитавшей все вокруг.

– Я не виновна, – произнесла Клементина (Мелисса) утомленным голосом, устав повторять это снова и снова.

– Но суд сказал…

– Меня не волнует, что сказал суд, что сказал судья. Мне плевать, что говорит твой отец, твои друзья и даже, что говоришь ты.

– Мелисса подошла к мальчику и сжала его руку – Я – твоя мать. Не важно, кто что говорил, я всегда буду твоей матерью. И я говорю тебе – я не виновна.

– Но…

– Никаких но, – сказала она, впиваясь ногтями в его кожу.

– Разве я не любила тебя, разве я не учила тебя различать добро и зло? Разве я не готовила тебе завтрак каждое утро, не укутывала одеялом на ночь? Больше чем твоего отца, чем кого бы то ни было на свете, я любила тебя. Я – часть тебя, Джеми.

Она отпустила руку мальчика и погладила его по щеке:

– Я – часть тебя, точно так же как ты – часть меня. Мы с тобой одна кровь и плоть. Я прошу тебя только об одном – задумайся на минуту, смог бы ты убить кого-то.

Он посмотрел в ее глаза и покачал головой:

– Нет, конечно же, нет.

– Конечно, нет, – сказала она, смахивая слезы в уголках глаз. – Потому что ты – мой сын. Потому что – мы одинаково мыслим. В глубине души, осознаешь ты это или нет, ты знаешь, что я так же не виновна, как и ты. Она крепко прижала его к себе, пока не пришел еще тюремный надзиратель, чтобы увести ее обратно в камеру.

Клементина закончила сцену и выпрямилась. Она еще раз закрыла глаза, возвращаясь в реальность, а