поделиться с кем-нибудь своим горем. Попытки дозвониться до Гелиоса кончились ничем. К счастью, ей удалось сразу дозвониться по тому номеру, который оставила Джесси – до представителя компании Джимми в Афинах. Он понимал по-английски и обещал передать записку на Гелиос.
Двигаясь медленно, как во сне, она собрала с полу остатки овсяной каши, вытерла пол и вымыла посуду. Но ей никак не удавалось сосредоточиться на привычной домашней работе. Вместо того чтобы поставить тарелки в шкаф, Элеонора чуть не опустила их в мусорный ящик.
Нет, определенно, ей надо с кем-то поговорить. Она чувствовала себя такой одинокой.
– Почему ты ничего не сказала мне раньше? – воскликнула Ханна.
– Потому что ты отправила бы меня к своему врачу на Парк авеню, – ответила ей Элеонора. – И врачи заставили бы сделать аборт, пока беременность была на ранней стадии. Врачи в этом смысле неумолимы. Они вынесли свой вердикт и ради пущей безопасности ни за что не стали бы рисковать.
Ханна вздохнула:
– Какая жалость, моя дорогая. Но ты понимаешь, что мы все волнуемся из-за тебя. Это очень серьезно. Как далеко зашло дело?
– Около пяти месяцев.
– И Люк ничего не замечал? – удивилась Ханна.
Элеонора засмеялась, не выдержав.
– Я села на очень строгую диету. И почти не прибавляла в весе. Сегодня он сказал, что мне надо есть поменьше шоколадных кексов – вот и все.
– Но ты в самом деле считаешь, что тебе просто необходимо завести еще одного ребенка?
– Мама, мне так хочется, чтобы ты поговорила с Люком. Ты, пожалуйста, не думай, что он тебя не любит. Он просто очень застенчивый. Невероятно застенчивый. Даже трудно представить, насколько. И ты ему очень нравишься. Он сам мне признавался.
Это единственное, что Элеоноре хотелось бы исправить – взаимоотношения между ее мужем и родственниками. Когда Ханна и Джерри приезжали навестить их, всегда получалось так, что Люку необходимо было срочно заняться то яблонями, то мотором, то еще чем-то по хозяйству, и он уходил, оставляя их наедине.
В те редкие дни, когда Элеонора выезжала в город, у Люка находились неотложные дела на ферме. Вскоре Элеонора перестала настаивать на том, чтобы он присоединился к ней. Единственное, в чем ей удалось убедить мужа – так это в необходимости брать в город Ясона, потому что ребенок должен общаться со своими родственниками. У Ясона часто болело горло, и врачи рекомендовали вырезать миндалины. Элеонора вняла наставлениям Ханны и привезла мальчика в Нью-Йорк за день до операции. Ханна сводила малыша в магазин игрушек и купила ему медвежонка такого же размера, как и он сам. А когда его привезли после операции, она вынула приготовленную порцию мороженого. Так что у малыша оставались от встреч с бабушкой самые теплые воспоминания. Но все равно Люк старался найти какую-нибудь зацепку и оставить Ясона дома, как только Элеонора намеревалась отправиться в Нью-Йорк.
– Ты должна понять его, Элеонора. Он не сердится, просто он очень боится за тебя. Точно так же, как и я.
– Но нет никаких оснований для беспокойства. Я ведь уже рожала один раз. Тысячи женщин рожают, несмотря на запрещение врачей.
– И все-таки ты понимаешь, что риск существует. Пусть положение и не трагическое, но возможны осложнения на поздней стадии беременности. Не играй с огнем и почаще сообщай мне, как ты себя чувствуешь.
– Сейчас я в отличной форме. И чувствую себя чудесно. Лучше, чем когда-либо. Лучше даже, чем когда я вынашивала Ясона.
– И ты решительно настроена рожать?
– Самым серьезным образом. И уверена, что все пройдет наилучшим образом. – Более того, Элеонора почему-то была уверена, что у нее родится девочка… – Представляешь, старший брат и младшая сестра! Когда Элеонора и Джесси были маленькими, Ханна, случалось, шутливо говорила им, что, к сожалению, им не дано узнать, что такое иметь старшего брата, какого счастья они лишены.
Девочки ни разу не видели своего дядю, он погиб на фронте задолго до их рождения. Но, вспоминая о нем, Ханна всякий раз повторяла: «Вам даже трудно представить, чего вы лишены».
Элеонора подумала, что она обрела брата в лице Люка. Брата, мужа, отца, любовника, друга – все это вместе и составляло ее отношение к мужу. Его сегодняшняя вспышка гнева нарушила ее душевный покой.
Все последующие дни Люк не пытался заговорить с Элеонорой. Он замкнулся. Не смотрел на нее. Избегал встречаться взглядом. Если он говорил с Ясоном и она входила, он сразу замолкал. Элеонора с трудом выносила его демонстративное молчание.
– Хочу, чтобы тебе было удобнее, – сказал Люк, стеля себе постель отдельно от нее. И это была единственная фраза, которую она услышала от него за все это время.
Как странно иной раз ведут себя самые дорогие сердцу люди. Мужчина, которого она любила больше жизни, иногда вел себя совершенно непостижимо. Невозможно было понять, как к нему подступиться. В такие дни она совершенно терялась. Люк даже пугал ее. Неужели он считает, что она не приняла всерьез замечаний врача и не подумала о последствиях своего решения? Но ведь он сам решительно отказался от того, чтобы взять приемного ребенка? Тогда он тоже рассердился на нее за такое предложение. И теперь он был совершенно непримирим. И не желал обсуждать столь болезненный для него вопрос.
Конечно, в каком-то смысле она понимала, почему Люк не желал говорить о приемном ребенке. Никогда не знаешь, каким он вырастет, каким окажется сочетание генов. К счастью, маленький Ясон, их родное дитя, рос чудесным ребенком – открытым, доверчивым, искренним. И ребенок, которого она носила в чреве, с Божьего благословения, тоже окажется таким же. И ей хотелось использовать этот шанс.
Через три дня до нее наконец-то дозвонилась с Гелиоса Джесси.
