В ее руках, словно по мановению волшебной палочки, появился мастерский обруч. Новенький. Без единой насечки.
— Ты не посмеешь! — от возмущения переходя на «ты», выкрикнул старейшина. — Чтобы какая-то…
— Не посмею?
Ловким движением владыка вырвала у старейшины Цвайберга особый ритуальный молот, коим и производились насечки на мастерском обруче, насечки, подтверждающие мастерское право и мастерский ранг, согласно заслугам каждого конкретного претендента. Уклонившись от взметнувшихся рук старейшины, владыка шагнула к наковальне.
Три взмаха.
Три удара.
Три насечки легли на мастерский обруч юного гнома.
Оба старейшины с гневным ревом двинулись вперед и остановились как вкопанные под грозным взглядом Гуннхильд.
— Ты посмеешь поднять руку на своего владыку, старейшина Цвайберг? — тихо спросила Гуннхильд. — Или ты, старейшина Тифбауэр?
— Нет, но… — ошарашенно выдохнул Цвайберг.
Тифбауэр молчал, тяжело дыша, будто вот только что самолично целый забой выработал, только кирки в руках не хватало…
— Я решаю это дело своей волей, старейшины. А с остальным… посмотрим. Пересматривайте свои взгляды, старейшины. Пересматривайте, пока есть что пересматривать. Пока на вас вообще обращают хоть какое-то внимание! — Она покачала головой, вздохнула и рукоятью вперед протянула ритуальный молот обратно старейшине Цвайбергу.
— Тебе-то что за дело, отступница?! — выхватывая молот, возмущенно прокудахтал Цвайберг. — Небось еще и радуешься, что не обращают!
— Я — не отступница, — возразила Гуннхильд. — Я — хранительница. Настоящие отступники — это вы, старейшины! Своим глупым упрямством вы окончательно рушите те самые традиции, о которых столь много болтаете! А радоваться тут нечему.
— Дожили! — ядовито прокомментировал старейшина Тифбауэр. — Малолетний сопляк — мастер третьего ранга — Творец Вещей! Интересно, на каком месте он станет носить положенный каждому мастеру бронзовый набородник?
— На обруче, — мигом отпарировала владыка, доставая означенный набородник и цепляя его сбоку на мастерский обруч. — Думаю, у молодежи это быстро войдет в моду!
Проснувшись наутро в уютной гостевой комнате дома господина судьи, Якш решил прогуляться по городу. Почему бы и нет, в самом-то деле? Все равно господина судью по делу вызвали, так что поговорить не с кем и делать пока нечего. А прогуляться — увидеть что-нибудь новое, небывалое, у людей ведь куда ни ткнись — диковины. Заодно и аппетит нагуляется, что за радость садиться завтракать, когда охоты нет?
Иногда нужно как следует подумать, прежде чем принять даже самое безобидное решение. Иногда такие решения только кажутся безобидными.
Якш никогда не видел этого человека — и все же узнал его. Его лицо… Якш хорошо знал такие лица. Такие лица невозможно запомнить, зато узнаются они безошибочно, что у людей, что у гномов. Потому что это не лица, а маски, ставшие лицами, но так и оставшиеся масками. И принадлежат они обычно представителям одной и той же профессии…
Так что ремесло подошедшего Якш опознал без труда, и в том, какое именно предложение сейчас сорвется с этих бледных, бесцветных, куском мыла ускользающих из памяти губ, он не сомневался ни на мгновение. Поэтому и бросил свое «нет» так высокомерно и презрительно, как только мог. Подошедшего даже отшвырнуло слегка. Но он был профессионалом и быстро восстановил дистанцию.
— Вообще-то я хотел поздороваться, — негромко поведал подошедший.
Голос напоминал губы, выцветал, ускользал из памяти.
— А я попрощаться, — оборвал его Якш. — Иди своей дорогой, знать тебя не хочу!
— Но, владыка…
— Сам владыка, — скривился Якш. — Попробуй оскорбить меня еще раз, и я тебе просто в рожу плюну! Думаешь, если длинный, как жердь, так можно маленьких обижать?
— Да не обижать, а предложить помощь. Впрочем, вижу, что предложение отвергается. Могу я узнать, почему?
— Вряд ли, — ухмыльнулся Якш. — Откуда тебе узнать? Ты ведь не жрец, не святой, не колдун и не ясновидящий!
— Выслушай хоть, от чего ты отказываешься! Связи. Деньги. Воины. Оружие. Да ты не усмехайся! Ваше оружие! Гномское. Самое наилучшее, можешь мне поверить. Тебе достаточно только сказать «да», и все это у тебя будет.
— Нет, — сказал Якш.
— Господи, да почему же «нет»?!
— Да у тебя жар, не иначе! — фыркнул Якш. — Связи… деньги… воины… оружие… к чему все это одинокому страннику?
— А если найдутся те, кто захочет составить ему компанию?
— Тогда он перестанет быть одиноким странником.
— Верно. Он станет кем-то большим. Кем-то гораздо большим.
— Мне нравится быть одиноким странником, — сказал Якш. — Зачем что-то менять?
— Да чтоб Петрию твою дурацкую возродить, — вспылил незнакомец.
— На месте Олбарии, разумеется? — ухмыльнулся Якш.
— Ну наконец-то мы поняли друг друга! — с облегчением выпалил незнакомец.
— Я-то тебя давно понял, — усмехнулся Якш. — А вот ты меня… впрочем, вот это тебе поможет!
С этими словами он плюнул в лицо незнакомцу и, отвернувшись, зашагал прочь.
Лицо незнакомца передернулось от ярости. Рука сжала рукоять короткого метательного клинка. И тут же отпустила. Якша нельзя было убивать ни по какой причине.
Слишком ценен.
Незаменим.
Незаменим, слышите?!
Любой ценой склонить к сотрудничеству.
Любой.
Я сказал — любой.
— Я заставлю тебя захотеть нашей компании, слышишь! — яростно прошипел незнакомец. — Ты еще проклянешь свое одиночество, странник безмозглый!
Якш уходил не оглядываясь.
Сволочь. Скотина. Недомерок поганый. Ну погоди ж ты!
