белые слова, столь медленные и белые, что ни человеку, ни гному их не разобрать, сколько бы он ни старался… Слишком они неторопливые и большие, эти снежные сказания, нипочем не постичь несчастным двуногим созданиям неспешный язык снега.
А жаль.
Снег-то, похоже, не устает рассказывать. Неужто никто никогда так ничего и не поймет?
«Да нет, не может такого быть! Раньше или позже кто-нибудь обязательно догадается! Для того и живем на свете, чтоб догадываться!» — думалось Шарцу.
— Здравствуйте, профессор! Здравствуй, Эрмина! Ну, как вы сегодня?
— Да лучше мне, лучше, — слабым голосом говорит профессор, пока Эрмина, повизгивая, бегает вокруг Шарца. — Жаль только, на виоле сыграть не получается…
— Нет уж, профессор, — ворчит Шарц. — Вы сами врач, так что должны понимать, в ближайшее время никакого музицирования.
— Да понимаю я, — вздыхает профессор Брессак. — Только вот Эрмина все обижается, что концертов давно не было…
— В самом деле обижается? — смотрит Шарц на собаку. — Эрмина, ты что же это?
Та, повизгивая, виновато виляет хвостом.
— Рано еще играть твоему хозяину, — наставительно говорит ей Шарц. — Вот через недельку, — может быть. А может, и нет. Там посмотрим.
— Что ж, давайте и в самом деле посмотрим, коллега, — говорит профессор Брессак, устраиваясь так, чтоб Шарцу было удобнее его осматривать.
Скрипит калитка, скрипит снег, кто-то торопится в дом. Интересно, кто это? Медицинские светила, кажется, уже были, навещали заболевшего коллегу, а сменять Шарца вроде еще рано, он только что пришел, в конце концов. Да быть того не может, чтоб кто из его стипендиатов свою смену перепутал!
— Жермена, — улыбается профессор. — Приехала. А я тут…
— Жермена? — переспрашивает Шарц.
— Жена, — поясняет профессор.
Вот с женой профессора Шарц не знаком вовсе. Он и дома-то у профессора раньше не был. Не потому, что профессор никого к себе не приглашал, а потому, что застать дома его самого было крайне затруднительно. Профессор с легкостью отыскивался в библиотеке, на кафедре, на студенческих диспутах, иногда Шарцу казалось, что тот обладает волшебной способностью раздваиваться.
— Боже мой, стоит мне ненадолго отлучиться, как в этом доме непременно что-нибудь случается, — как бы обращаясь сама к себе, сказала мадам Брессак.
— А ты не отлучайся, — слабым голосом откликнулся профессор и показал своей жене язык. — Все время сиди дома, вяжи мне теплые носки и какие-нибудь дурацкие шарфики!
— Ага! А ты преподавать не ходи! — передразнила его она. — Все время сиди дома и распускай те носки, которые я свяжу!
Она скорчила уморительную рожицу.
— Шарфики забыла, — подсказал профессор.
— Что? Ах да! Как же это я? — подхватила она. — Шарфики тоже распускай! Это обязательно! Шарфики — это же самое главное!
— По крайней мере, моя работа рядом с домом, — победно усмехнулся профессор Брессак. — И я ничего не понимаю во всех этих нитках, из которых носки делаются…
— Кто ж виноват, что тебе так не повезло, что с работой, что с нитками?! — фыркнула она и тут же испуганно спросила: — Анри, что случилось?
— Ничего, — бодро соврал профессор. — Просто вот… решил поваляться немного.
— Поваляться… — мадам Брессак посмотрела на Шарца. — Доктор, это что- то серьезное?
— Жермена… — начал профессор.
— Молчи, пусть доктор скажет, а то ты мне сейчас наплетешь чего- нибудь…
— Я только хотел представить тебе бывшего своего ученика, а ныне прославленного олбарийского лекаря сэра Хьюго Одделла, — хитро улыбнулся профессор.
— Ой! Того самого?! — восхищенно воскликнула мадам Брессак. — Неужели?!
Шарц поклонился.
— Вот! — наставительно сказал профессор. — Видишь, какие у меня ученики! У тебя таких, небось, нет.
— Мои ученики все уши мне прожужжали плохими балладами в его честь, — вздохнула мадам Брессак. — Правда, лишь в одной из них упоминается, что сэр Хьюго лекарь…
— О чем же они тогда вообще писали? — удивился профессор.
— О гномах, о петрийском кризисе, о тайном-претайном лазутчике, о высокой миссии… — сказала мадам Брессак. — Модная тема, понимаешь ли…
Шарц только головой покачал.
Надо же! О нем, оказывается, баллады сочиняют!
Надо же! Оказывается, жена профессора — бард!
— Никогда бы не подумал, что кому-то захочется писать обо мне балладу, — заметил он. — Пусть даже и плохую. Все равно приятно.
— Взяла бы да написала сама. Хорошую, — посоветовал профессор своей жене.
— Нельзя же писать о том, чего не знаешь, — отозвалась мадам Брессак.
— Ну так знакомься, — усмехнулся профессор.
— Ты все-таки заговорил мне зубы! — возмутилась она. — Доктор! Сэр Хьюго! Расскажите мне сперва, что с ним случилось, а потом уж…
— Шарц, вы же не выдадите коллегу? — шутливо поинтересовался профессор.
— Вот еще! — ответно усмехнулся Шарц. — Родной-то жене? Разумеется, выдам! Я ж ведь не только лекарь, это — моя вторая профессия, а по своей первой профессии я — предатель. Так что не обессудьте, профессор. Мадам Брессак совершенно точно узнает, чего вам нельзя и чего следует остерегаться.
— Ты предаешь своего наставника! — переходя на «ты», возвысил голос профессор.
— И уже не первого по счету! — ехидно откликнулся Шарц. — Судя по моему предыдущему опыту, это дает отличные результаты!
Дверь отворилась бесшумно. Старая, скрипучая, рассохшаяся дверь. Лунный свет, словно взмах меча, упал в комнату, рассек ночной сумрак. А вслед за ним сквозь рассеченный надвое сумрак быстро шагнуло нечто. Так быстро, что и не понять — было, не было?
И тишина. Ни звука, ни шороха…
Хотя нет. Если прислушаться, можно уловить легкое дыхание спящего. Спокойное, ровное дыхание. Лунный луч, рассекая комнату, упирается в постель. Там, на постели, с головой накрывшись одеялом…
