— Мальчики! Послушайте! — Голос Слоуна настолько оглушает, что я зажимаю уши ладонями. — Вам ничего не угрожает!
Я отворачиваюсь, чтобы спрятать нервную усмешку: Слоун так убедителен, что почти убедил самого себя.
— Оставайтесь на месте! Повторяю, оставайтесь на месте!
Леона, конечно, не одурачишь. Мы оба прекрасно знаем, что вся система держится на таких избитых приемах.
«Вам ничего не угрожает!» Представляю, как Леон ухмыляется в ответ на эту извечную ложь, и сердце мое сжимается от того, что я сейчас далеко и не могу повеселиться вместе с ним. Как бы это было здорово — Буч и Санденс в ловушке на крыше, два бунтаря, бросающих вызов объединенным силам «Сент- Освальда» и закона.
Но теперь… Мне вдруг приходит в голову — ведь у меня не одна причина бояться, что Леона поймают. Мое положение ничуть не лучше: одно слово, один взгляд на меня — и прикрытие будет разрушено навсегда. Выкрутиться будет невозможно, и Пиритсу придется исчезнуть. Очень даже легко. Только Леон считал, что Пиритс не призрак, не подделка, не тряпичная кукла.
Но сейчас я все-таки побаиваюсь за себя. Я лучше всех знаю крышу, и, пока буду скрываться, меня никто не разоблачит. Но если Леон что-то расскажет моему отцу, если кто-то из них свяжет концы с концами…
Бурю вызовет не мое самозванство, а вызов — «Сент-Освальду», этой системе, всему на свете. Представляю, что будет: расследование, вечерние газеты, памфлеты в национальной прессе.
Наказание я переживу — господи, мне же всего тринадцать, что они могут со мной сделать? — но боюсь стать посмешищем. Боюсь презрения. И еще — боюсь узнать, что «Сент-Освальд» все-таки победил.
Я вижу, как отец стоит, сгорбившись, и глядит на крышу. Я чувствую его страх, не столько из-за нападения на «Сент-Освальд», сколько из-за предстоящей работы. Джон Страз не отличается сообразительностью, но основателен и, конечно, четко представляет, что ему предстоит сделать.
— Мне придется лезть за ними, — доносится со двора его голос, слабый, но отчетливый.
— Как это?
Слоун в своем рвении не заметил простейшего решения. Пожарники еще не прибыли, полиция, у которой всегда дел по горло, даже не показалась.
— Придется лезть наверх. Это моя работа.
Голос отца крепнет: смотрителю «Сент-Освальда» надо быть крепким. Помню слова Слоуна: «Мы рассчитываем на тебя, Джон. „Сент-Освальд“ рассчитывает, что ты выполнишь свой долг».
Слоун прикидывает расстояние. Я вижу, как он все просчитывает, высматривая углы. На крыше — мальчики, на земле — человек, а между ними — главный смотритель. Он и сам бы полез, конечно же, но кто будет держать мегафон? Кто встретит спасателей? Кто за всем присмотрит?
— Не напугай их. Не подходи слишком близко. Будь осторожен, хорошо? Прикрой пожарную лестницу. Залезь на крышу. Я буду их направлять.
Мне ни разу не приходилось пользоваться пожарной лестницей. Меня всегда привлекали нестандартные маршруты: окно библиотеки, Колокольная башня, слуховое окно в застекленной художественной мастерской, через которое можно попасть на тонкую металлическую балку, ведущую к обсерватории.
Джон Страз ничего этого не знал, да и знал бы — не воспользовался. При маленьком росте я все-таки уже вешу многовато, чтобы ходить по стеклу или продираться через плющ на самом узком карнизе. Я знаю, что за годы работы в «Сент-Освальде» отец ни разу не рискнул воспользоваться пожарной лестницей в Среднем коридоре, не говоря уже о ненадежной системе желобов и проходов наверху. Наверняка и сейчас туда не полезет, а если и полезет, то не слишком далеко.
Я смотрю вдоль крыш в сторону Среднего коридора. Вот она, пожарная лестница: скелет динозавра, растянутый над пропастью. Вид у нее довольно жалкий: сквозь толстый слой краски прорываются пузыри ржавчины, но она достаточно прочная, чтобы выдержать вес взрослого мужчины. Осмелится ли он? И если да, что мне тогда делать?
Вскарабкаться обратно к окну библиотеки? Но это слишком рискованно — меня увидят с земли. Надо пойти другим путем — пробраться, не потеряв равновесия, по длинной балке между двумя широкими слуховыми окнами художественной мастерской, потом по крыше обсерватории и через главный водосток обратно к часовне. Я знаю десяток способов удрать. У меня есть ключи, и мне известен каждый закуток, каждый проход и каждая черная лестница. Мы им не дадимся. Я даже в восторге, несмотря ни на что, — уже вижу, как мы снова дружим, забыв ту дурацкую ссору перед лицом такого обалденного приключения…
Пожарная лестница пока что не просматривается, но через минуту-другую я могу оказаться в полной видимости. Риск, правда, невелик. Даже если они заметят мой силуэт на фоне безлунного неба, вряд ли меня узнают.
И я бегу туда, кроссовки прочно цепляются за мшистый скат. Снова раздается голос Слоуна: «Оставайтесь на месте! Сейчас вам помогут!» — но я знаю, что он не видит меня. И вот я уже добираюсь до хребта динозавра, потом выше, на гребень, венчающий главное здание, и сажусь на него верхом. Леона нигде нет. Скорее всего, он прячется с той стороны Колокольной башни, где самое надежное укрытие и где тебя не заметят снизу, если, конечно, не высовываться.
На четвереньках, по-обезьяньи, я быстро продвигаюсь вдоль гребня. Оказавшись в тени Колокольной башни, я оглядываюсь, но отца не видно — ни на пожарной лестнице, ни на дорожке. Леона по-прежнему нет. У башни я перепрыгиваю знакомый колодец, затем из уютной тени обозреваю свое царство крыш. И рискую тихонько позвать:
— Леон!
Ответа нет. Мой голос уходит в туманную ночь узкой полоской.
— Леон!
И тут я вижу его, распластанного на парапете, в двадцати футах передо мной. Он вытянул шею, как горгулья, пытаясь увидеть, что происходит внизу.
— Леон!
Он меня слышит, я знаю, но не двигается. Я начинаю карабкаться к нему, стараясь держаться как можно ниже. Еще не все потеряно: я покажу ему окно, затащу в укрытие, а потом выведу наружу, когда все стихнет, и никто его не узнает и не заподозрит.
Я подползаю ближе; снизу доносится оглушающий рев мегафона. И крышу внезапно заливают огни, красные и синие, мелькает тень Леона, и он снова с проклятиями распластывается. Это приехали пожарные машины.
— Леон!
По-прежнему ничего. Он словно зацементирован в парапет. Голос из мегафона сливается в гигантское скопище гласных, которое валуном катится на нас.
— Вы, там! Не двигайтесь! Оставайтесь на месте!
Я склоняю голову над парапетом — снизу она покажется темным пятном среди многих других. Отсюда виден приземистый Пэт Слоун, длинные неоновые лучи пожарной машины и вокруг нее темные, похожие на бабочек фигурки людей.
Лицо Леона бесстрастно, словно гриб в тени.
— Ты, дерьмо мелкое.
— Давай же, ты! Мы еще успеем.
— Успеем
— Пожалуйста, Леон. Это не то, что ты думаешь.
