— Я за ним присмотрю, — уже несколько раздражённо пообещал я.
— Эт-то он то-о-ока с виду сам си-ильный, а…
— Стрелец Заикин! — едва не выругался я. — Надо же, блин, какой заботливый выискался! А ну шагом марш выполнять приказ!
Парень опомнился, извинился, снял шапку, отвесил поясной поклон и опрометью бросился на поиски Саввы. Что-то нехорошее говорило мне, что профилактическая работа с гражданами посредством портретов «Их разыскивает милиция» ещё принесёт свои плоды. И ох как они мне не понравятся! Надо срочно всё переписать и перевесить.
Дверь в поруб оставалась незапертой. Я сунулся вниз и тут же подался обратно, ну их, в такой холодрыге сидеть…
— Митя! Фома! Хватит моржевать, вылезайте из морозильника, поговорить надо.
Начальник стрелецкой сотни вышел почти сразу, дыша паром, с посеребрённой инеем бородой и синеватым носом. Долго сидел, видимо, но хоть где-то надо же было отдохнуть от заботливого товарища по службе. Митьку пришлось звать ещё два раза.
— А я ить буйный теперича, — наконец донеслось из поруба. — Не боитеся, что покусаю, отец родной?
— Буйный, говоришь… Так, может, тебе внеочередной отпуск к маменьке в деревню устроить? Нервишки подлечить, Маняшу с коровой вспомнить…
— Смилуйтесь, Никита Иваныч! Совсем шуток не понимаете… Выхожу уже, выхожу-у! Что ж запугивать-то сразу…
Еремеев понимающе отвалил проверять посты, давая мне возможность разобраться с младшим сотрудником. Митя появился не сразу, сначала высунул взлохмаченную голову, в перьях и соломинках, под глазом синяк, на шее и за ухом размазанные следы дёгтя.
— Что ты чистил причёской — курятник, конюшню, кузницу?
— Везде отметился, — не стал спорить он. — А тока что ж вы окольные вопросы задаёте, неужто безынтересно, как я умом навернулся?
Мне оставалось лишь пожать плечами. Он недоверчиво сощурился. Ага, не хочет раскалываться… Я равнодушно зевнул и вытащил у него перо из чуба. Подержал на весу, дунул и проследил, как оно плавно полетело через двор.
— Сердца у вас нету! — убеждённо выдохнул Митя. — За меня, сироту, всё отделение в сострадание впало, а вы молчанием обижаете. Ну ладно, ладно… Вот как вы с ума сойдёте, я тоже вашим здоровьечком и не поинтересуюся!
Я выпрямился, отряхнул колени и поправил ремень, задумчиво глядя на баню. Митенька не выдержал окончательно и затараторил так, словно это было его последнее интервью перед политическим бегством в Израиль:
— Это мне всё Кнут Гамсунович насоветовали, святой человек, ни минуты без идеи, всё о благе всеобщем печётся, вот и ляпнул не подумав, а я и зацепился, мыслишка-то дурная, однако ж работает, работает, Никита Иванович, я уж на себе быстренько испробовал, не народ же подставлять, нам-то что, мы люди милицейские, к лишениям привычные, подвигами умудрённые, героизмом битые, одна тётка Матрёна с капустой своей богопротивною такое в желудке моём наэкспериментировала, слов евангельских не хватает, а матом нам нельзя, у нас честь мундира, ну да что уж теперь, опосля-то, главное дело, что получилося, получилося, и фигу ему, Лиху Одноглазому, не стало оно, не тронуло, несоразумело, как и чем исхитриться, коли я эдаким вывертом себя предоставил, а вот бы и весь город так, почитай, отстояли бы родное Лукошкино!
Я подобрал щепку, не доструганную стрельцом Заикиным, и вовремя сунул парню поперёк зубов. Митя вгрызся в древесину, как бобр-мутант-переросток, но заткнулся, догадавшись, что мне тоже надо вставить слово.
— Не перебивай. Итак, ты случайно услышал в Немецкой слободе… За книжками бегал, что ли?
— Ы-гы, — не разжимая челюстей, кивнул он.
— Ну, естественно, не было печали, научили милиционера в психоанализ играть. — Чуть отвлёкшись, продолжил: — Там подхватил какую-нибудь народную поговорку о невезении, и у тебя сложилось блистательное умозаключение. Лихо может причинить вред любому человеку, зашпыняв его невезением, но тому, кто безумен, дальше не везти уже просто некуда! Я не буду вдаваться в откровенный дебилизм этой притянутой за уши концепции. Спрошу лишь одно: Митя, оно работает?
— Ы-гы!
— Оно само тебя боится? Боится, потому что не знает, как с тобой быть, ведь псих неадекватен, невменяем и непредсказуем в своём поведении. А знаешь, в этом рассудочном безумстве что-то есть, может и прокатить.
— Ы-гы-гы! — радостно захихикал он, едва не хлопая в ладоши.
— Выплюнь щепки, — разрешил я. — На уровне одного индивидуума идея очень неплохая, но на весь город… Если мы всем Лукошкином показательно сойдём с ума, нам действительно никакого Лиха не надо — мы так эффектно самоуничтожимся, что любо-дорого посмотреть! Вот Кощей с шамаханами обрадуются… Нет уж. Давай в дом. Переоденься, поешь горячего и перед царицей извинись. Нашёл кого кусать, вампир- неудачник…
— Так нешто у меня выбор был? — пробурчал наш вечно обиженный спасатель родины, полностью извлекаясь наружу. — Стрельцов кусать — понту нет, штаны нестираные, пахнут неароматственно, вкусу гастрономического никакого. Бабулечку-ягулечку тяпнуть тоже радость недолгая — и нога у ей костяная, и в кого потом превратит, на раз не угадаешь… А уж невесту вашу Олёнушку тем паче мне укусить было бы неприличественно! Нельзя будущую жену начальника любимого за ножку и помыслить покуситься! Ибо не по-товарищески оно было бы! Хотя вон вы с Маняшей-то, поди…
— Всё сказал? — кротко спросил я.
— А ещё она бесовка бывшая.
— Теперь всё?!
— Куснул бы, да и отравился ещё…
Дольше он судьбу не искушал, быстренько упрыгав в терем. Я же, наверное, минут десять — пятнадцать топтался у поруба, размышляя над всем, что он мне тут вруливал. Могло ли быть рациональное зерно во всех этих бреднях? Митька не так глуп и не такой дурак, каким иногда любит выставлять себя в обществе. Если вдуматься, то для человека из глубинки, всего год назад выучившегося читать у дьяка Фильки, он не на шутку увлёкся психологией и делает на этом поприще заметные успехи. Что, если он спонтанно нащупал решение? Я вспомнил о небезызвестном городском юродивом Гришеньке. Интересно, а мог ли он сказать, что ему в последнее время крупно не везёт? Если нет, то к Митиному открытию стоит присмотреться повнимательнее…
Вечер двигался уже по накатанной схеме: везение — невезение, везение — невезение, и так до глубокой ночи. Кстати, не забыть себе отметить в блокнотике — ночью Лихо спит, видимо, тоже нуждается в отдыхе, и будить его не стоит — себе дороже. Невыспавшееся злобное одноглазое существо способно доставить втрое больше неприятностей. Хотя пока всё это на уровне логических умозаключений, об истинной природе «преступника» мы всё ещё знаем мало.
А ведь я сам, между прочим, уже две ночи практически не спал. Когда вошёл в терем, то двигался почти как зомби, на полуавтомате, бабка заставила выпить какую-то жутко бодрящую зелёную дрянь. Моя невеста смотрела на меня самым жалостливым взглядом, но при сотрудниках лишними поцелуями не баловала. Матушка царица демонстративно ходила с палочкой, хромая, как Серая Шейка. Или у той уточки было перебито крыло? А, неважно, без разницы…
Сон накатывал как прибой, тяжёлыми волнами, едва не сбивая с ног, но я держался. Возможно, поэтому мои записи в тот вечер были сумбурными и деловыми, без лишней описательности, в меру художественными и очень по существу. А ещё я пытался выстроить схему «везения — невезения», то есть, по возможности, отыскать во всём этом некую цикличность. Что-то, кажется, получалось, что-то нет…
