Я-то вроде по делу сюда бежал… А, вспомнил! Это… короче… ну… где моя?
— Царица, что ли? — сделала непонимающее лицо бабка. — Дык посуду перемыла, в отделении убралась, а ныне в горнице наверху книгу умную читает да небось слёзы точит по тебе, чурбану бесчувственному…
У меня чуть фуражка с головы не упала. Да чтоб наша Яга такое ляпнула в глаза самому царю?! Храбра старушка, пора представлять к медали «За отвагу». Надеюсь, не посмертно…
— Лидушка-а-а! — возопил Горох, так и не найдя что ответить, и опрометью бросился в дом. Мы спокойно вошли следом. Сверху раздавался шум, взаимные рыдания, мольбы о прощении, звонкие чмоканья…
Да нормально всё, должны они были помириться, куда бы делись с подводной лодки? Я мирно сел за стол, бабка тоже присела рядом, моя ненаглядная невеста быстро накрыла всё к чаю. Разговор получился короткий, но душевный и по существу.
— А собственно, что тут у нас произошло в моё отсутствие?
— Да ничего особенного, Никитушка, — прихлёбывая чай, отозвалась бабка. — Митенька наш государыню на постель уложил, сам рядышком присел на табуреточке. Книжицу раскрыл, вопросы задавал разные, больше духовного содержанию. Я-то знаю, заглядывала посмотреть из любопытства старушечьего…
— Тогда с чего это дьяк так завёлся? Он же там при государе и боярах такие намёки делал… Всем аж неудобно стало.
— Не было такого! — твёрдо заявила Олёна, прямо глядя мне в глаза. — А сплетник этот у нас после твоего ухода двор подметал, зашёл спросить, чего ещё исполнить. А бабушка Яга как раз наверху была. Дьяк за ней шустро так шмыгнул, да как увидел, что царица в присутствии Мити на кроватке лежит, сразу в крик ударился и бежать! Мы поначалу и не поняли, это он уже за воротами об «устах сахарных» орать начал…
— Бабуль, — устало улыбнулся я, — всё понимаю, со всем согласен, дьяка воспитывать — себя не уважать. Но хоть вот эти «уста» ему на что-то другое поменять можно? Задолбал уже всех, никаких нервов не хватает…
— Дело закончишь, в архив сдадим, тогда и расколдую, — привычно отбоярилась моя домохозяйка. Мы с Олёной понимающе переглянулись.
Шум наверху стих. Если не задушили друг друга в порыве взаимного великодушия, то сейчас спустятся. Действительно, парой минут позже венценосная пара застенчиво поклонилась главе нашего экспертного отдела.
— Как говорится, спасибо за хлеб-соль да ласку, — торжественно произнёс Горох, не отпуская льнущую к его плечу супругу. — О Лидушке моей позаботились, меня, грешного, на ум-разум наставили, честь самурайск… тьфу!.. государеву уронить не позволили! За то просите у меня любой милости. Вот вам, бабушка, чего угодно было бы?
— Да чего уж в мои годы просить-то, — развела руками Яга. — Разве что место козырное на кладбище… Ну да я подумаю…
— А тебе, друг участковый? Хочешь терем новый, хоромы высокие, двор полной чашей?
— Ещё фермерское хозяйство, свечной заводик, яхту и личный остров на Канарах, — прикинул я. — Знаете, я, наверное, тоже пока пас. Придумаю — сообщу, время терпит…
— Ну а невесте твоей, моей жены любезной подруге и утешительнице, не надо ли чего?
— А мне, как Никите, — улыбнулась Олёна. — Всё на двоих.
— Ну что ж, как скажете, — важно кивнул государь. — Засим и нам пора, дела царские ждут, бояре у ворот томятся, да и орда с минуты на минуту под стены пожалует. Пошли, Лидушка…
— Майн либен, ти есть забил ещё один очень важний персон в отделении?!
— С чего это?
— Ты забил Димитрия!
— Лидушка, а чего ты так имя это холопское мечтательно произносишь? — поднахмурился Горох, но тут же сдался: — Опосля о нём потолкуем, но без награды щедрой не оставлю. Моё слово твёрдое! Всем так всем…
— Ти есть мой герой! — восхищённо простонала матушка царица. — Я тебя всё это показать… доказать… не отказать на ночь! Я есть любой птичка!
— Э-э… вам точно пора! — Мне оставалось пожать руку царю, получить дружеский поцелуй в щёку от государыни и вежливо сопроводить озабоченную парочку на выход.
А во дворе меня уже дожидался встревоженный Еремеев.
— Орда на подходе!
— Ворота портретами обклеить успели?
— Всё исполнено, как велено, — откликнулся он. — Все наши, что от дежурств свободные, уже на стенах, фитили раздувают. Идём?
— Бабуль! — обернувшись, крикнул я. — Мы с Фомой на стену, хотим посмотреть, как шамаханы на новичковские портреты отреагируют. Вы в отделении или с нами?
— С вами! — ответила за мою домохозяйку Олёна; Яга лишь пожала плечами… Знаем мы это показное равнодушие, бабке тоже было дико интересно!
— Тогда захватите с собой Митьку и догоняйте.
— Ну ты это… сокол наш ясный, — опомнившись, прокричала нам вслед Баба-яга, — попроси их там, шамаханцев энтих, чтоб без нас не начинали!
И я, и Еремеев, и царь с царицей согласно обернулись и покивали. Цирк, одним словом! В городе явный преизбыток клоунов, и мы, похоже, главные. Ну и ладно…
Зато когда мы вышли за ворота, народные массы встретили нас дружным снятием шапок и буханьем на колени. Горох с супругой чинно шли под ручку, раздавая монаршие знаки внимания направо-налево. Внешне это выглядело совершенно по-семейному, а потому особенно умилительно:
— Здорово, Сидор! Всё пьёшь? Нехорошо, зря ты так уж…
— Не есть то полезно, Спидорь… Фам надо думать о семья. Ми молиться про фас…
— Царь-батюшка, царица-матушка, жизни за вас не пожалею!..
— Здорово, Игнат! Как жена, дети? Слышал, ты отца схоронил, ну царствие ему небесное…
— О майн гот, какое неестьсчастье… Игнат, ми всегда рады фас фидеть, что редко заходите? Ви не сердитесь на нас, найн?!
— Матушка царица, царь-батюшка, да я… да за вас… да за родину любимую!
— Здорово, дядя Миша! Спина не болит? А то, ежели что, у меня там мазь немецкая на пчелином яде — как рукой радикулит снимет…
— Я, я! Ми давно помним про вас. Горошек так фолнуется, так фолнуется, ви успокойте его, дьядя Михаэль…
— Отец родной, мать наша! Всем миром за вас пойдём! Вот уж послал Господь благодетелей…
Ей-богу, они так навскидку обошли человек десять — пятнадцать, и ко всем обращались напрямую, всех знали в лицо по имени-отчеству, так, словно всё Лукошкино было большим родным домом для каждого человека, каждой семьи, каждого рода, без разделения по национальности, цвету волос и форме носа. Что- то было в этом единении завораживающее, укрепляющее дух и веру, чтобы не раздумывая, а лишь помолясь, идти всем миром в золотую даль, потому что там тепло и свет, а свет всегда сильнее тьмы, и от осознания этой банальности на душе легче…
Царская чета, сопровождаемая счастливыми толпами народа и безрезультатно пытающимися протиснуться в первые ряды боярами, отправилась в свой терем.
Мы с Еремеевым увильнули в сторону от Базарной площади и быстро добрались до городских ворот. Там по-прежнему нёс службу бдительный старик Кашкин, наши стрельцы, держась чуть в сторонке от царских, охраняли свой участок стены непосредственно над воротами. Теперь шамаханское войско можно было разглядеть и без подзорной трубы. Они шли на нас широким полумесяцем, не скрываясь и не таясь,
