Хоть и недолгим было их пребывание на войне, но Питер Стоун запомнил его на всю жизнь. С легкостью, граничащей с помутнением сознания, сэр Джеймс «уступил» Стоуна генералу МакКорлинку, багаж и челядь которого потерялись где-то на пути через Ла-Манш. Речь шла о том, что Питер наладит быт генерала и через неделю вернется на базу Девонширского полка, где жил сэр Джеймс.
Неделя пролетела незаметно и большой особняк, выделенный МакКорлинку командованием, стал иметь довольно обжитой вид. Но в это время «грязные боши» дали англичанам предметный урок развития внезапной атаки на большом протяжении фронта, что повлекло за собой невиданные до сих пор потери английских войск, особенно в рядах младших офицеров.
Генерал бросился латать бреши в рядах своего войска, и, не колеблясь, предложил Стоуну строевую роту, укомплектовавши ее из четырех разбитых накануне. Он нажимал на патриотизм и образование, к несчастью полученное Питером в свое время. Как ни был вышколен и воспитан в повиновении дворецкий Стоун, у него хватило твердости категорически отказаться от командования другими людьми. Все разговоры с генералом закончились назначением «волонтера Стоуна Питера вестовым майора Глендена до прибытия смены».
Место Питеру отвели в небольшом блиндаже рядом со стареньким блиндажом штаба и самого майора Глендена. Кроме него, здесь помещались два штабных шифровальщика, которых Питер почти никогда не видел… Это было укрытие около шести футов высотой и длиной около восьми. Дощатый настил немного оберегал от бесконечного водяного потока, журчавшего под полом. Сверху на доски была постелена относительно сухая солома, а затем – два спальных мешка. Что это были за мешки, Питер вспоминать не желал. Недаром их называли блошниками. Солома непрестанно шуршала, там шла какая-то своя жизнь. Майор Гленден, человек очень деятельный, целыми днями носился по позициям своего батальона и к ночи Питер, везде следовавший за ним, валился с ног, не раздеваясь и не открывая спальника.
Система была следующая: три дня они проводили в окопах первой линии, затем на три дня отходили в окопы второй линии, после чего возвращались в окопы первой линии. В окопах первой линии в то время бойцам ничего особенного не угрожало – артиллерия с той и другой стороны била через головы солдат в окопах. Главную опасность представляли снайперы, так как бруствер во многих местах был высотой всего в три фута, а это на целые два фута ниже человеческого роста. А во второй линии окопов частенько рвались шальные снаряды. Эти снаряды падали за спиной, взметывая гигантские фонтаны земли, камней, веток и кровавых лоскутов, оставшихся от людей. Все это ужасным дождем сыпалось на головы бойцов. Питер мог многое вынести, как казалось, на передовой позиции, но некоторые события добавляли к физическим страданиям еще и нравственные.
Питер давно сбился со счета, в какой раз им предстояла смена. Дождь шел не переставая. Иногда по голым рукам солдат била ледяная крупа, а по ночам примораживало, и дно окопов затягивала тонкая ледяная корка. Солдаты прокладывали окопы дальше, левее. Ворочать, не разгибаясь, набухшую водой глину было отчаянно тяжело, спина и плечи мучительно ныли. Солдаты ненавидели эту работу, копали медленно и непрерывно ворчали.
Почти весь день английская артиллерия интенсивно била по немецким позициям. Над головой с пугающим воем пролетали снаряды. Когда стемнело, пришла смена и бойцы майора Глендена стали собираться для перехода на передовую.
Воспоминания мирной жизни уже на третью неделю пребывания в армии не являлись Питеру даже во сне. Вначале это было. Тело его спало, а сознание от усталости не угасало. Он видел, что какие-то люди сидят по концам сервированного стола, сверкающего серебром и хрусталем. Сидят, разделенные канделябрами, солонками, отражавшимися в столе вазами с букетами и прочими атрибутами их безупречно обставленной жизни. Они обмениваются фразами только в отсутствие слуг…
Примерно в девять сорок пять откровенно повалил снег. Идти было очень трудно. До окопов первой линии они добрались, когда уже совсем стемнело. Солдаты вымучились и изголодались, и майор на какое-то время оставил их в покое. Это было время отдыха и Питера. Твердая снежная бахрома прихватила его волосы, воротник, полы шинели. Тем, кого они меняли, не терпелось уйти, и окопы солдаты оставили разоренные и осыпавшиеся. Им пришлось плохо. Трое убитых, семеро раненых. Им, по всему было видно, хотелось только одного: поскорее убраться отсюда, очутиться подальше, в относительной безопасности. Они злились, что смена заставляет их ждать дольше, чем, как им казалось, необходимо.
На окопы было страшно смотреть. Здесь явно был тяжелый обстрел. На то, чтобы привести в порядок бруствер и расчистить ходы сообщения, требовалось не меньше двух дней напряженной работы.
По ту сторону, на «ничьей» земле, жалобно стонал раненый. Стоны усиливались, затихали, переходили в невнятное бормотание, а иногда восстанавливалась тишина. Но все постоянно помнили об этих стонах и ждали, когда они снова раздадутся. Солдат они мучили несказанно. Их лица темнели от ненависти. Уходя, сержант О'Киф процедил сквозь зубы, что раненый там, за колючкой, уже четыре дня стонет.
Устроившись в блиндаже, только что оставленном командиром отходящего подразделения, майор Гленден подозвал Питера:
– Нужна еще одна постель, Стоун. Ночуете со мной, ибо завтра вам чуть свет – в штаб, с моим донесением.
– Есть, сэр, – Питер вышел из блиндажа и передал приказ денщику.
Дождь прекратился. Воздух был промозглым и едким от дыма. Стоны с ничейной территории стали нестерпимо пронзительны. Кто-то из солдат тихо исступленно выругался.
– Стоун! – окликнул Питера майор.
Его голос, словно острый стальной прут воткнулся в воспаленный нерв. Стоун вернулся в блиндаж. Майор Гленден сидел, чуть наклонив голову и писал.
– Кто это? – спросил он, не отрываясь.
– Один из глостерцев, сэр. Их пятерых послали в разведку. Четыре дня назад, сэр. Я думаю, он давно без сознания.
– Благодарю, – Гленден продолжал писать. – Когда я закончу рапорт, мы доберемся до него и посмотрим, что можно сделать.
– Есть, сэр, – Питера мутило от одной мысли, что надо идти за колючку…
– Мне нужно не более получаса, не ложитесь.
Майор принял движение Питера, у которого просто подкосились ноги, за желание поспать перед вылазкой.
