Ничто не помогало решить загадку.
Дом Гаса так же упрямо молчал, как и скульптуры его матери прошлой ночью. Нисхождения божественного прозрения не произошло. Чуда не случилось. Была только бесполезная каторжная работа. Без крошки во рту еще со вчерашнего дня.
Но Саймон был слишком занят и вздрючен, чтобы думать о еде. Весь день он мотался на свалку, туда и обратно. Ворота были заперты, но для парня с неправедной юностью открыть висячий замок было плевым делом. Саймон вложил в клок бумаги чаевые и заткнул под дверь будки. Ящики с книгами он оставил в крытом переходе около библиотеки, мебель, посуду и столовое серебро – под тентом Армии Спасения.
Выбросить фотографии, камеры, увеличитель, красный фонарь и прочие принадлежности для фотопечати у него рука не поднялась. Он оставил также ноутбук и детские альбомы, собранные Гасом. Его переписку с сыскным агентством Саймон решил сохранить как свидетельство заботы Гаса о своем племяннике. Мелочь, конечно, но если это все, что ты имеешь, то ты держишься и за это.
Вот любовь Эл не была мелочью. Любовь ее была огромна. Она открыла перед ним звезды и заставила его глаза наполняться слезами. Она повергла его в сердечный недуг и вызывала биение плоти.
Но эти мысли никак не влияли на странное ощущение под ложечкой, которое появилось еще до того, как он покинул Ларю семнадцать лет назад. С тех пор это ощущение так и сидело внутри, безошибочно предсказывая трагедию. Так было в тот день, когда умерла его мать. Это произошло в школе, во время перемены, на детской площадке. Он почувствовал тогда внезапный толчок, словно его подстегнула какая-то сила.
То же леденящее чувство он испытал в день пожара в конюшнях и в той или иной степени – позже, в зонах боевых действий, когда смерть подходила достаточно близко, чтобы ощущать ее удушливое дыхание. Это чувство не покидало его никогда, помогая ему прятаться от бомб и пуль, будучи своего рода предупреждением. Если он прислушивался к нему, ему всегда удавалось избежать катастрофы.
Но сейчас избежать катастрофы означало бы уйти от Эл. Он этого не хотел, что бы там ни было. Он хотел броситься к ее ногам и так лежать.
Саймон вышел на крыльцо и, опустившись на прогнутые доски, зарылся лицом в свои грязные руки. Перед глазами возник витраж с большой рваной дырой, и в нем как в зеркале отражались ноги Эл в синяках.
Он мог бы просить ее уехать с ним. Но куда?
Для такой женщины, как Эл, его кочевая жизнь, полная риска, станет сущим кошмаром. Она хотела бы иметь детей. Ей нравится антиквариат. В новой жизни она не сможет выращивать розы и печь свои булочки. Даже если предположить, что она согласится, это будет не лучший выбор. У нее прекрасный дом и собственный бизнес, который она создавала упорным трудом. Она пустила здесь глубокие корни.
Но больше всего его удерживало не это. Прежде всего это был страх. Огромный страх перед хаосом в душе. Перед той опасностью, которая была заключена внутри его самого. Она была подобна вирусу или проклятию и определяла исход всего – вечно один и тот же. Судьба. От нее не убежишь, как говорила его мать.
Горло его было забито пылью. Неплохо было бы искупаться, но у Гаса не было водопровода.
Саймон вскочил на мотоцикл и помчался на развилку в круглосуточный магазин на заправочной станции промочить глотку. Что с того, если его увидят грязным! Ларю давно сложил о нем свое мнение.
Купив себе бутылку спортивного напитка, Саймон отхлебнул половину и покинул станцию. С притоком свежего воздуха к нему вернулась прежняя чувствительность и вместе с ней память. Это было подобно встряске после крепкого пинка. Запах. Нежный слабый запах глубоко всколыхнул болезненные воспоминания и заставил встрепенуться тело.
Саймон повернул голову почти со страхом, чтобы идентифицировать аромат и установить его источник.
Петунии! Стеллажи, стеллажи, стеллажи… Все они были заставлены пластиковыми кадушками с цветущими растениями для продажи – пурпурными, розовыми, белыми, в полоску.
Он закрыл глаза и стал дышать через нос.
Услышав звук мотора, Саймон открыл глаза. Из спортивного автомобиля вышел мужчина с маленькой девочкой. Она тянулась за папой, одаривая его своей редкозубой улыбкой. У девочки были длинные светлые волосы, большие карие глаза и веснушки. Мужчина бросил на Саймона мрачный взгляд и резким движением притянул дочурку ближе к себе.
Проклятие! Боль поразила Саймона в самое сердце, подобно тысяче вонзившихся ножей, напоминая о другой жизни. О жизни, которую мог иметь и он. И жену тоже. Он снял ключ от маленького вонючего туалета и пошел сполоснуть лицо. В зеркале отражался затурканный, грязный тип, наподобие какого-то зомби.
В глазах у него было написано все, что ему было уготовано в будущем. Бесконечная череда пустых дней и ночей в одиночестве. Случайный сиюминутный секс, чтобы скрасить тоску и быстро забыть. Бесстрастное скольжение по поверхности жизни со своей камерой в руках. И риск. С этим уже ничего не поделаешь, потому что ему нужен адреналин. Он напоминает, что ты еще жив. И что с того, что потом ты испытываешь разочарование? Все равно ты будешь рисковать снова и снова, чтобы подобно наркоману получать свою дозу адреналина.
И так будет до тех пор, пока не наступит критическая фаза, когда равновесие резко нарушится и отвратительные образы в уме получат сильный перевес над хорошими. Тогда он, вероятно, закончит тем же, что и Гас, озлобленный и одинокий, глядя на пистолет в своей руке.
Странное чувство вновь посетило его. Такое тающее ощущение в костях, будто из него вышли все силы.
Нет, он не сможет это сделать. Он не сможет отказаться от нее. У него не хватит духа уехать. Он не мужчина, у него нет ничего в штанах. Пусть все катится к черту! Он остается! Баста! Конец истории.
Саймон почувствовал облегчение и принялся хохотать. Но его эйфория вскоре выродилась в беззвучные слезы.
В дверь кто-то забарабанил, выкрикивая непристойности, требуя освободить туалет. Саймон не обращал
