радости?
Так. Значит, она не забыла его. Несмотря на ее гнев, у Саймона поднялось настроение.
– Гм… я… сожалею, что не писал, – пробормотал он.
Эллен демонстративно повернулась к нему спиной.
– Я тоже сожалею, что ты этого не делал. – Она принялась усердно перемывать чайные чашки.
– Какое-то время моя жизнь была поистине сумасшедшей. Я кое-как перебивался, чтобы просто выжить, пока не пристроился на военно-морской флот. Там меня несколько лет гоняли по всему земному шару, и я тем временем соображал, кем бы мне хотелось стать…
– И кем же? – спросила Эллен. Голос ее звучал язвительно, с вызовом.
– Фоторепортером, – ответил Саймон. – Внештатным, в данный момент. Все эти годы я провел в разъездах, главным образом в зонах военных конфликтов. Со временем жизнь моя более или менее наладилась, но я боялся… – Он запнулся.
– Да? – Эллен резко повернула голову. – Ты боялся чего?
– Что ты могла меня забыть, – сказал он.
Она ничего не ответила и, отвернувшись к стене, стала вешать чашки на крючки. Его рука, оказавшаяся у нее на плече, заставила ее вздрогнуть. Она выронила одну чашку, та зацепила другую, находившуюся ниже на крючке. Обе чашки разбились на мелкие осколки, со звоном разлетевшиеся по мраморному прилавку.
Саймон зашипел сквозь зубы и отнял руку.
– Ради Бога, извини. Это были бесценные старинные реликвии? Эл, прошу тебя, скажи, что это не так!
– Моя прабабушка привезла их из Шотландии в тысяча восемьсот девяносто четвертом году. Эти чашки путешествовали с ней вокруг мыса Горн.
– О Господи! – Саймон мучительно поморщился. – Терпеть не могу фамильные ценности.
– Это была часть ее приданого.
Я же извинился, – резко сказал он. Наступила неуютная тишина.
– Я вижу, ты по-прежнему оставляешь после себя хаос и разруху, – сказала Эллен.
– Это точно, – безразличным тоном сказал Саймон. Гнев определил выбор правильных средств обороны. – Как всегда, Эл.
– Некоторые вещи никогда не меняются, – пробормотала она.
– Совершенно справедливо, – мрачно согласился Саймон.
Эллен бочком прошла мимо него.
– Ах да, о чем мы говорили? Так что привело тебя обратно в Ларю?
Ее небрежный тон вызвал у Саймона раздражение.
– Я получил известие о Гасе, – сказал он.
– Только сейчас? – удивилась Эллен. – Но он умер пять месяцев назад.
– Письмо Хэнка не сразу нашло меня. Это он, Хэнк Блейли, написал мне. Мой школьный учитель по художественному творчеству. Помнишь его?
– Конечно, – сказала Эллен. – Никогда не думала, что он знает, где ты. И что это за место? – Глаза ее были полны недоверчивого любопытства.
– Афганистан, – коротко сказал Саймон без дальнейших объяснений.
– Значит, Гас оставил тебе свою собственность? – спросила Эллен, прервав неловкую паузу.
– Понятия не имею. Я не особенно об этом забочусь.
– Вы не виделись с тех пор, как ты…
– Ни разу, – сказал Саймон.
Эллен склонила голову набок, внимательно изучая его.
– Тогда почему ты вернулся?
– Не знаю. – Саймон сделал беспомощный жест. – Гас кончил жизнь самоубийством. Я не могу этого понять. Я должен был побывать на месте и все это обмозговать.
– Я понимаю, – сказала Эллен.
Под ее твердым пронизывающим взглядом Саймон чувствовал себя совершенно прозрачным. Таким же уязвимым, как тот нечесаный, нищий и полуголодный подросток семнадцать лет назад.
Он ответил ее же оружием, глядя ей прямо в лицо, пока его холодный взгляд не заставил ее покраснеть и отвести глаза.
– Я тут спрашивал насчет отеля. Люди сказали мне, что ты переделала Кент-Хаус под гостиницу.
– Ты хочешь здесь комнату? – спросила Эллен. На ее напрягшемся лице появилась тревога.
– Я не могу остановиться у Гаса, – сказал Саймон. – Там нет воды, нет электричества. И кругом отвратительная грязь. Мне доводилось спать и в худших условиях, но здесь я бы этого не хотел.
