— Чёрт! Уже полчаса, сволочи, бомбят без передыху! Выдержит ли пехота?
— Выдержит, Иван Яковлевич. Выдержит!
Между тем позиции заволокло пылью и дымом окончательно. Невозможно было что-либо разглядеть сквозь плотную пелену разрывов, ставшую густой стеной, непроницаемой ни для глаз, ни для оптики. Только мгновенная рябь, пробегавшая по ней, выдавала, что бомбёжка продолжается, а значит, там ещё есть живые люди.
— Ещё идут, Иван Яковлевич!
С Запада приближалась очередная стая вражеских самолётов, идущая на смену…
— Господи! Только бы ребята выстояли!..
Наконец вражеская авиация улетела, и тотчас над полем боя с рёвом прошли наши штурмовики, в свою очередь обрушив на немецкие позиции шквал огня и свинца. Багрово-серые клубы дыма мгновенно указали на результат их работы, но все с болью увидели, как вдруг один из «ИЛ-2» взорвался в воздухе, разбросав в разные стороны свои широкие плоскости.
— Вперёд, Коля! Вперёд! Димка — бронепрожигающий!
Каким чудом Столяров выхватил в сплошном мареве округлый силуэт «пантеры», даже ему самому было непонятно. Но это были действительно «Т-V», немецкий вариант гениального создания конструктора Морозова. Ударили выстрелы, и ещё несколько наших машин застыли на месте. Две из них сразу зачадили, ещё в одной открылся большой неуклюжий башенный люк, и из него покатилась маленькая чёрная фигурка в объятом языками пламени комбинезоне. Упала на землю, стала кататься по ней, сбивая огонь с одежды… Внезапно вторая горящая «тридцать четвёрка» вдруг тронулась с места и стала набирать скорость. Всё быстрее и быстрее, охваченная раздуваемым ветром пламенем, она в конце концов превратилась в один большой ком пламени, и наконец врезалась в выползшую из стены дыма «четвёрку», протаранив её. А в следующее мгновение они оба взорвались… Сашка услышал в наушниках непонятный всхлип понял, что остальные тоже видели подвиг неизвестных танкистов. Он сглотнул непонятный ком, возникший в горле, затем отдал команду:
— Мехвод! Полный газ! Наводчик — бить по всему, что шевелиться! Радист — на тебе пехота. Готовы?
Голоса смешались в гарнитуре, но и так всё было ясно…
— Начали! Коля — ДАВАЙ!..
Сердце билось с такой силой, что майор даже испугался — выдержат ли рёбра? Но ОНО пришло. Это его боевое состояние… Тяжёлый шум крови в висках, обострённый до предела слух, предугадывание действий противника, которого он видел в багровой пелене от лопнувших каппиляров в глазах…
— Стоп!
Танк, качнувшись замер, и в этот момент на него выкатился из-за горящей «семидесятки» когда-то тяжёлый, а теперь уже средний «Ausf H».[66] Сабич не растерялся, и снаряд пронзил восемьдесят миллиметров лобовой брони, превратив экипаж в кашу.
— Вперёд!
«Тигр» вновь рванул с места.
— Командир! За нами немцы бегут!
— Сбавь ход, пусть догонят. Они нас за своего приняли!
И точно — за танком спешили вражеские пехотинцы, чтобы прикрыться от советских пуль и снарядов несокрушимой бронёй. Иванов послушно сбавил, и кучка эсэсовцев сгрудилась за кормовой плитой. С сотню метров «шестёрка» шла медленно, и когда обрадованные фашисты подтянулись совсем близко, танк внезапно замер на месте, а потом вдруг газанув прыгнул назад, врубившись в людей… Прокрутившись на месте и окончательно смешав врага с землёй «тигр» двинулся дальше… Тяжёлая болванка буквально вплющила распахнутый люк внутрь башни «пантеры», превратив тех, кто находился внутри танка в сплошное месиво, прежде чем вспыхнули баки…
— Смерть фашистам! Бей!..
Каждый из нас сделал на Прохоровском поле всё, что было в человеческих силах…[67]
Глава 30
— Столяров, твою мать! Заруби себе на носу — для тебя лично боевые вылеты запрещаю!
Низенький коренастый полковник Наумов со всего маху грохнул по столу кулаком, затем, багровея от злости ещё сильнее, продолжил разнос:
— Ты — командир полка! А что творишь?! Некого в бой послать?! Да тебя вообще в Академию надо, как выставочный образец! Воюешь с тридцать девятого на штурмовиках, и до сих пор жив! Да ещё и из новичков зубров делаешь! Ты знаешь, что Лискович у тебя штаб пехотного полка у эсэсовцев разнёс?! А то, что твой безногий Джапаридзе вчера «сто десятый» на землю ссадил?! Нет. Ему мало! Всё в драку лезет!!! Ты КОМАНДОВАТЬ должен! УЧИТЬ должен! А воевать — есть пока кому! Короче — до особого разрешения летать на выполнение боевых задач КАТЕГОРИЧЕСКИ запрещаю! Точка.
Затем помолчал, посмотрел на вытянувшегося по стойке «смирно» Александра и процедил сквозь зубы:
— Идите, товарищ подполковник, и помните, что вам приказано…
Столяров совершил чёткий полуоборот и грохнул по земляному полу блиндажа подошвой сапога. Ступню обожгло через тонкую подошву, но фасон он выдержал. Открыл дверь, вышел на улицу и тут же попал в окружение других лётчиков.
— Как Батя?
— В гневе. Расчехвостил в пух и прах. Даже опилок не осталось. Летать запретил…
Все ахнули:
— Как? Вообще?!
— На боевые. Даже не знаю, что и сказать…
— А что сказать, командир? Прав он. Не дело тебе в полёты ходить. Ты уж лучше на земле всё сделай, а мы — не подкачаем…
Грудь Александра невольно сдавило от чувств. Не ожидал он, что его так любят в полку. И то сказать, как не старайся ты — всегда кто-нибудь да недовольным будет. И не потому, что ты его чем то обидел, нет. Просто по сволочности характера. Сколько Столяров таких людей в жизни видел? И не сосчитать! Особенно, в начале сороковых, когда доносы писали только потому, что у соседа комната в коммуналке больше, занять бы стоило. Или, что тот на заводе работает хорошо, водки в рот не берёт, потому и зарабатывает. А ты каждый день горькую глушишь, почитай, целыми пятидневками на рогах, а при расчёте и получать нечего. Вот и душит тебя злоба и зависть… А как насолить более удачливому — так это проблем нет: написал донос левой рукой, в конверт запечатал, и в ящик почтовый кинул. Органы, они быстро реагируют. Бывало, ляжешь спать с соседом за стенкой, а просыпаешься — печати казённые, сургучные, и бумажка с синим штампом расплывшимся к косяку приклеена… теперь главное — подсуетиться и документы нужные подсунуть, мол, нуждаюсь в улучшении жилищных условий, характеристику хорошую по знакомству у кума добыть, или — просто купить… И всё. Готово дело. А дальше спать спокойно, пока сосед твой бывший на лесоповале деревья рубит, или в шахте печорской уголёк рубает. А то и вовсе — лежит в земле сырой с пулей в затылке… Особенно при товарище Ежове таким вот завистникам раздолье было. Тогда — не проверяли, правда, нет ли. Сразу — в машину и всё. Пошёл этапом. Отец рассказывал, чтои при Генрихе Яковлевиче Ягоде такое же творилось, но с оглядкой. Только при Лаврентии Павловиче более — менее стали с заведённым порядком разбираться и потихоньку прекращать подобную практику. И реабилитировали многих, вернули доброе имя и освободили, и клеветникам значительный укорот дали. Многие из тех, кто доносы любил писать, сами на Колыму поехали. Да и вообще — органы почистили значительно. Ушли в прошлое рафинированные мальчики Менжинского, картавые любители кокаина и светловолосых девочек, с тремя классами образования, не умеющие правильно говорить по-русски. Полегли в те самые рвы, в которые так любили расстреливать невинных рабочих и крестьян. На место их по
