минутой. Матильда продолжала произносить заклинания. Порой она вынимала из корзины предметы, названия и назначения которых монаху за немногим исключением известны не были. Узнал он лишь три человеческих пальца и Agnus Dei,[17] который она разломала на мелкие куски. Все это она бросила в пламя перед собой, и оно мгновенно их пожрало.
Монах следил за ней с боязливым любопытством. Внезапно она испустила громкий пронзительный крик и словно впала в бешенство безумия: рвала волосы, била себя в грудь, дико взмахивала руками, а затем выхватила кинжал из ножен у пояса и погрузила его в левую руку. Обильно хлынула кровь, но Матильда стояла у самой черты и позаботилась, чтобы она не попадала внутрь круга. Пламя отпрянуло от места, куда лилась кровь. Из окровавленной земли медленно поднялись клубы черного дыма и продолжали подниматься, пока не достигли сводов. Тут же загрохотал гром, эхо зловеще зарокотало в темных переходах, и земля содрогнулась под ногами чародейки.
Вот теперь монах раскаялся в своей опрометчивости. Мрачная необычайность обряда подготовила его к чему-то поразительному и жуткому. Он со страхом ждал появления духа, о приближении которого возвестили гром и землетрясение. В смятении он смотрел по сторонам, ожидая увидеть адское видение и сойти с ума от одного взгляда на него. Холодный озноб сотрясал его тело, и он опустился на колено, не в силах устоять.
— Он грядет! — радостно провозгласила Матильда.
Амбросио окаменел, в агонии ожидая демона. Каково же было его удивление, когда гром перестал грохотать и в воздухе разлилась гармоничная музыка. Тотчас рассеялся дым, и монах узрел фигуру более прекрасную, чем могла измыслить кисть воображения. Это был юноша на вид не достигший еще восемнадцати лет, телосложением и лицом превосходивший самые дивные грезы. Он был нагим, во лбу у него сверкала яркая звезда, за плечами алели два крыла, а шелковые кудри охватывала лента из многоцветных огней, которые играли на его челе, слагались в разнообразные узоры и блеском превосходили любые драгоценные камни. Руки у локтей и ноги у лодыжек были унизаны алмазными обручами, а в правой руке он держал миртовую ветвь, выкованную из серебра. Фигура его, окруженная облаками розового света, ослепительно сияла, и в миг его появления пещеру наполнило тончайшее благоухание. Очарованный видением, столь противным его ожиданиям, Амбросио созерцал духа с изумлением и восторгом. Однако, как ни прекрасен был вид демона, он заметил необузданное буйство в его глазах и печать неизъяснимой меланхолии на его лице, выдававшую в нем падшего ангела и внушавшую зревшим его тайный ужас.
Музыка смолкла. Матильда заговорила с духом на языке, неведомом монаху. Казалось, она настаивает на чем-то, чего демон не хочет исполнить. Он часто метал в Амбросио гневные взгляды, и всякий раз сердце в груди монаха замирало. Матильда как будто начинала негодовать. Она заговорила громко, повелительным тоном и, судя по жестам, угрожала ему. Угрозы ее возымели желаемое действие: дух опустился на одно колено и умиротворяющим движением протянул ей миртовую ветвь. Едва Матильда взяла ее, как вновь зазвучала музыка, видение окуталось густым облаком, голубоватое пламя исчезло и в пещере воцарилась полная тьма. Аббат не шелохнулся. Он окаменел от блаженства, тревоги и удивления. Наконец тьма немного рассеялась. Рядом с собой он увидел Матильду в ее монашеском одеянии и с миртовой ветвью в руке. Лишь эта ветвь напоминала о магических обрядах, и подземелье освещалось лишь тусклыми лучами лампады.
— Я преуспела, — сказала Матильда, — хотя далось это мне труднее, чем я предполагала. Вызванный мною на помощь Люцифер вначале не хотел подчиниться моей воле, и, чтобы добиться его согласия, мне пришлось пустить в ход самые могучие мои чары. Они возымели желанное действие, но я обязалась больше никогда не прибегать к его услугам ради тебя. Так осмотрительнее распорядись случаем, который более тебе не представится. Моя осведомленность в магии для тебя отныне бесполезна. В будущем на сверхъестественную помощь ты можешь надеяться, только если сам вызовешь демонов и примешь условия, на каких они обещают служить тебе. Но этого ты никогда не сделаешь. Требуется великая сила воли, чтобы принудить их к повиновению, а если ты не уплатишь назначенную ими цену, служить тебе они не станут. Лишь только эту услугу они согласились оказать тебе. Ты получишь от меня средство насладиться своей возлюбленной и будь разумен, не упусти этого случая. Прими сей звездный мирт. Пока ты будешь держать его в руке, любая дверь распахнется перед тобой. Завтра ночью он откроет тебе доступ в спальню Антонии. Тогда дохни на него, трижды произнеси ее имя и положи его к ней на подушку. Смерти подобный сон немедленно овладеет ею и лишит ее сил противиться твоим посягательствам. Сон будет держать ее в оковах до утра. И ты сможешь удовлетворить свои желания без опасности разоблачения. Ибо, когда дневной свет разрушит чары, Антония узнает про свое бесчестие, но насильник останется ей неведом. Будь же счастлив, мой Амбросио, и пусть эта услуга убедит тебя, что моя дружба бескорыстна и чиста. Однако близок конец ночи, вернемся же в монастырь, прежде чем наше отсутствие будет замечено и вызовет удивление.
Аббат взял талисман с безмолвной признательностью. События ночи ввергли его в такую растерянность, что он не в силах был выразить свою благодарность вслух или даже в полной мере оценить ее дар. Матильда, взяв лампаду и корзину, вывела монаха из таинственной пещеры. Лампаду она поставила перед статуей святой, и путь к лестнице они продолжали в темноте. Первые лучи восходящего солнца, падавшие на ступеньки, помогли им подняться. Матильда и аббат покинули подземелье, заперли за собой дверь и вскоре добрались до западной галереи монастыря. Им никто не встретился, и они без помех вернулись в свои кельи.
Смятение Амбросио мало-помалу улеглось. Он радовался удачному завершению ночного предприятия и, вспомнив свойства мирта, уже видел Антонию в своей власти. Воображение вновь нарисовало ему тайные красы, которые открыло магическое зеркало, и он, изнывая от нетерпения, торопил полночь.
ТОМ III
ГЛАВА I
Трещит сверчок, и дух усталый ищет
Во сне отдохновенья. Так Тарквиний,
Раздвинув полог тихо, разбудил
Невинность оскорбленьем! Киферея!
Ты украшенье ложа своего,
Ты лилий чище и белее простынь.
Все поиски, предпринятые маркизом де лас Систернасом, оказались тщетными. Агнеса была потеряна
