выбирали путь. На них были ботинки, построенные Артом, — необыкновенно прочные, надежно оберегающие от колючих камней и вместе с, тем почти невесомые. Таких ему еще не приходилось носить, хотя, понятное дело, у космонавтов не бывает плохих ботинок. Словом, все шло великолепно… И чем лучше становилось, тем ближе была Опасность.
Сегодня уже не выяснить, отчего Гео поскользнулся, да и не в том вопрос. Как и подобает космонавту, впоследствии он полностью винил в этом себя. Но, с другой стороны, не будь на свете случайностей, никогда и нигде не погиб бы ни один альпинист. Они же, к несчастью, погибают — даже самые сильные, ловкие, осмотрительные, опытные.
Он оступился в самом неподходящем месте, в сантиметрах от обрыва, который словно подстерегал за скалой и предательски бросился под ноги. За обрывом была если не бездна, то пропасть достаточно глубокая, чтобы наверняка разбиться насмерть, еще и опознать потом не сумеют… Найдись у Гео секунда на размышление, он бы счел ее подарком судьбы. Однако решали мгновения, и он сделал то, что согласовывалось с его личностной сущностью, в наивысшей степени гармонировало с ней: бросился вперед. Он не принимал решения. Нечто, опередив сознание и волю, выбрало между действием и бездействием, обреченной покорностью и поступком. Ноги лишились опоры — и тут же на долю секунды в последний раз обрели ее, теперь уже вертикальную; сорвавшись, Гео успел достать подошвами стену обрыва и оттолкнулся изо всех сил… нет, еще сильнее! Куда? Это выяснилось на противоположном краю. Прыгая, он не знал, что противоположный край существует, — не разглядел его, просто времени не было.
Все эти «детали», как их позднее назвал Гео, отчетливо обозначились лишь через несколько часов, когда пришлось отчитываться перед товарищами, — он ведь сначала добрался до цели, все-таки выполнил задание. Только тогда до конца оформилась в сознании невероятность случившегося, его полное несоответствие законам физики и природы в целом.
Наутро приборы подтвердили эту невероятность и несоответствие. Кроме того, многократно перепроверенные измерения и расчеты показали: перемахнуть через такую расщелину человек, даже чемпион мира, мог бы разве что в условиях Луны, с ее вчетверо меньшим, чем земное, ускорением силы тяжести. А планета Скалистая и в этом отношении была точной копией Земли.
Собственно, безысходные попытки объяснить благополучный финал эпизода некой аномалией состояния сапожника Арта, предположительно сопутствующей отрезку времени, когда он строил ботинки для космонавта, явились актом отчаяния. Прежде чем решиться на этот шаг — к слову, весьма рискованный с точки зрения любого дорожащего репутацией ученого, — теоретики и экспериментаторы обсосали проблему со всех иных сторон. Отчет об исследованиях занял два десятка голографических кристаллов, и не может быть речи о воспроизведении полной картины поиска. Нижеследующие моменты из многотрудной эпопеи убедительно свидетельствуют, что были проанализированы как мыслимые, так и априори бесперспективные версии.
Например, специалисты, ввиду особой срочности нуль- транспортированные к месту события, рассмотрели совершенно фантастическую, чисто теоретически допустимую вероятность антигравитационного взрыва, который до тысячной доли секунды совпал с прыжком Гео и таким образом «подхватил», «поддержал» его в критический миг… Они получили отрицательный ответ. Структура, состав, свойства твердой оболочки Скалистой, изученные до глубины в семнадцать километров, оказались тождественны земным.
Принципиально отличным был другой путь. Тщательному исследованию подверглись ботинки космонавта. Приверженцы данной гипотезы единодушно отметили несравненные легкость, гибкость, прочность, пыле-луче-влагонепроницаемость, а также многочисленные дополнительные признаки исключительно высокого качества изделия. Увы, полученная информация тоже ни на йоту не приблизила к истине. Вместе с тем отрадно подчеркнуть, что обувь была возвращена владельцу невредимой и он смог по-прежнему использовать ее по назначению.
Тайна осталась нераскрытой. Академики по сей день беспомощно разводят руками при упоминании о странном феномене.
Лишь Роза, преданная подруга сапожника, с большим опозданием узнав, в чем состоит «загадка века», крайне удивилась:
— Какая такая загадка?! Просто мой Арт в этот заказ всю душу вложил… При чем тут, извиняюсь за выражение, феномен?
Антинаучность подобного утверждения самоочевидна.
А Гео сумел-таки отблагодарить Мастера, заодно доказав, что в массе выдающихся достоинств космолетчиков не последнее место принадлежит проницательности. Еще тогда, прощаясь с Артом, уходя от него в новых ботинках, он безошибочно угадал в застенчивом вздохе невысказанную заветную мечту.
Гео добился разрешения начальства и однажды захватил сапожника с собою в космическое пространство. Правда, только до Луны и обратно, но Арт все равно был счастлив.
СЛИШКОМ МНОГО ВООБРАЖЕНИЯ
История была пришпорена, история понеслась вскачь, звеня золотыми подковами по черепам дураков.
Раз в неделю редактор вечерней газеты задерживался после рабочего дня, чтобы, по собственному выражению, «перетряхнуть ящики». Обычно он выбирал субботу, когда работает лишь дежурная бригада сотрудников, ответственных за выпуск номера, большинство комнат пустует, из официальных источников приходит минимум обязательных к оперативному опубликованию материалов, меньше беспокоит или совсем не вспоминает начальство.
Оставшись один в просторном кабинете, он, как всегда, недружелюбно поглядел на тот телефонный аппарат, по которому могли звонить исключительно люди, наделенные правом приказывать, советовать или, по крайней мере, «просить»; мимолетно насладившись сознанием пусть временной, зато почти полной защищенности от требовательного специфического звонка-тявканья и всего, что за ним стояло, с привычным отвращением закурил, ненадолго расслабился в кресле — худой, длинный, печальный… Ему было за шестьдесят, жена давно ушла от него, сын с семьей жил отдельно, и, постоянно на людях, но в сущности одинокий, он с покорным страхом думал о пенсии; работа была единственным, что ощутимо связывало с жизнью, позволяло не сомневаться в своей нужности ей. А в близости черного дня он был уверен: вон их сколько молодых, цепких, непоколебимо убежденных, что уж они-то сделают настоящую газету!
В памяти враждебным призраком всплыл списочек вероятных преемников.
Редактор молодежной газеты — сорокапятилетний, непозволительно для такой должности состарившийся; некое ответственное лицо, обеспокоенное, по достоверным данным, шаткостью своего нынешнего положения, — для пего назначение в «Вечерку» было бы оптимальным вариантом, отступлением с наименьшими потерями, не грозящим особым уроном престижу и, значит, позволяющим надеяться на новый взлет в будущем; наконец, чиновник среднего пошиба… Последний никогда никакого отношения к журналистике не имел, зато обладал неистощимым потенциалом «пробивной» энергии, нужными связями, а также счастливой уверенностью, что справится с любым делом. О таких сказано: пошли его директором совхоза — охотно пойдет, если совхоз крупный; предложи место руководителя НИИ — не задумываясь ответит согласием; и главным хирургом района, при своем незаконченном образовании учителя истории, поедет ничтоже сумняшеся… И ему, между прочим, предложат, и он согласится, и просидит на должности не один год — известно, как это бывает.
С неудовольствием обнаружив, что мозг, отринув предоставленную возможность отдохнуть от
