прыгали, шарахались в разные стороны, тоненько и жалобно блеяли, вытянув головы вверх. Но спасения им не было: чем выше прыгали охваченные пламенем бедные овцы, чем громче и беспомощнее они кричали, тем больше становился череп, шире пасть, жарче огонь…
Пасть открылась, жаром дохнуло на Аркадия – и тысячи, миллионы овец заплясали посреди огня!
«Надо выгнать их из этого огня! Что они там мотаются?! – подумал Аркашка. – Да, а где это? Что это? Неужели овечий ад?!»
Крепко сжав овечьи кости-костыли, он собрался разогнать ими овец, выгнать бестолковых-безмозглых из их, овечьего, ада… И шагнул в самое-самое пекло. Взмахнул руками – рассекая воздух, свистнули, как две сабли, овечьи кости…
Раздался оглушительный сухой хруст – как будто ломалась и крошилась одна гигантская пересушенная кость. Горячее пламя еще раз вспыхнуло – и больше Аркашка его не видел. Потому что он не видел уже ничего.
Тетка потеряла его в степи.
Наступило утро – и отец с бабушкой, с первыми лучами солнца подошедшие к загону, нашли лежащего на земле Аркашку. Они отволокли мальчишку в дом. С радостным криком бросилась к нему тетка Танька.
– Ты зачем в степи-то спал, сокол ясный? – спрашивала бабушка, протирая лицо Аркашки тряпочкой со свежим растопленным бараньим жиром.
– И как же ты сильно обгорел, – удивлялся отец. – Вчера, я издалека видел, ты чуть ли не весь день на солнце сидел. Вот и спалился так… Разве ж так можно? Очень солнце опасное – не заметишь, как сгоришь.
– Это днем он сидел, – согласилась бабушка. – А ночью-то как он на улице оказался? Чего ему дома не спалось-то? Или Аркадий у нас лунатик? По улицам ночью таскается, на луну воет? Так ведь не было вчера никакой луны. Вон какие облака все небо заволокли. Ночью ни звезд, ни ветерочка, темень сплошная была…
– Нет, Аркашка не лунатик, – покачал головой отец. И тут же оживился. – А-а-а, мать, я понял, почему он на улицу спать-то отправился: Аркашке просто жарко в доме стало. Как ему кожу-то пекло днем обгоревшую! Это ж невтерпеж просто! Он и отправился на свежий воздух, думал, наверно, что там охладится, да, Аркаш? А там, на улице-то, наоборот, еще жарче, чем в доме. Вот тебя сон-то там, на земельке, и сморил. Да, сынок?
Аркашка не мог говорить: пережженная кожа лица мешала двигать ртом. Это было очень больно. А потому мальчишка лишь кивнул, не говоря конкретно ни «да», ни «нет».
Бабушка с ног до головы вымазала его бараньим жиром – это, сказала она, избавит его от мучений, которые он испытывает из-за того, что солнце спалило все его тело, даже те места, что были скрыты под одеждой. Как такое могло получиться, ни бабушка, ни отец даже предположить не могли. Да и Аркашка сам не знал, что и думать: то ли со Смертью он вчера и правда бился, то ли просто на солнце пересидел…
– Радиация! – на всякий случай заявил отец, подняв палец кверху. – Вон какая странная в этом году солнечная активность.
И только Татьяна, казалось, знала, как на самом деле обстоят дела. Все время, пока бабушка обмазывала Аркашку лечебным жиром, она смотрела на него, как на героя.
А как только отец и бабушка вышли из комнатки – приехал долгожданный зоотехник, и они бросились его встречать, Татьяна тут же метнулась к изголовью Аркашкиной кровати.
– Живы все овцы сегодня остались, понимаешь? – громко и взволнованно зашептала она. – И на улице иди посмотри, что творится. Прогнал ты ЕЕ…
– Кого? – чуть приоткрыв рот, спросил Аркаша.
– Смерть Овечью! – громко крикнула Татьяна. – Прошел ты сквозь ее поганый скелет. Через нее прошел… Ой, что было! Особенно когда вы с ней исчезли!
Значит, это все было на самом деле! Это не приснилось перепекшемуся на солнце Аркашке, от перегрева мозгов сошедшему с катушек и уснувшему в степи! А то уж он думал, что его галлюцинации замучили. Белая Смерть-скелет на костях-подпорках была, миллионы овец, сожженных ею, он видел тоже…
– Ты спас всех овец! – патетически сказала молодая-старая тетка. – Ушла Овечья Смерть из нашей округи! Только костяной след от нее остался.
– Какой-какой? – переспросил Аркашка.
– Костяной след! Иди посмотри! – Тетка Танька, похоже, была невероятно счастлива. – Мать рассказывала, что тогда, когда она во времена ее детства отсюда ушла, тоже костяной след ее остался. Все ходили смотрели…
– Пойдем! – с большим усилием поднявшись с кровати, сказал Аркашка.
Бараний жир делал свое дело. И пусть футболка вся пропиталась им, он принес облегчение. Внутренний жар еще мучил Аркашку, но он относился к нему как к обычной температуре. А уж какой только повышенной температуры у него за всю жизнь не было! Вот уж что ерунда!
И даже говорить Аркадий вполне мог – жир впитался, кожа уже не была такой вспухшей и пересушенной.
– Посмотрим пойдем! – повторил он, обращаясь к тетке.
– Тебе же лежать надо, – нерешительно проговорила она, но чувствовалось, что ей тоже хочется, чтобы Аркашка вышел на улицу и посмотрел на результаты своего подвига.
– А… – Аркашка махнул отрицательно головой и спустил ноги с кровати.
Там, на полу, стояли его кроссовки – совершенно нормальные, никакие не спаленные. Так казалось ему все то, что было вчера, или нет?
Аркадий не стал обувать кроссовки и вышел с Татьяной из комнаты.
Они отправились на улицу, и тетка смотрела на Аркашку с нескрываемым уважением.
Глава Х
Костяной след
Что творилось на улице!
Свежий влажный ветер дул из-за холмов. Казалось, он пахнет рыбой, водяными кувшинками и прохладной травой. Как сказала Татьяна, это был ветер с большого озера, скрытого за дальними холмами.
Не теряя времени, ветер пригнал веселую крепкую грозовую тучку.
В нескольких местах в небе сверкнули молнии, словно норовя попасть прямо в центр тучки, раскатился по небу мощный гром – и хлынул ливень. Громы и молнии непрерывно сопровождали его.
Собаки вылетели из своих укрытий. С радостным лаем они носились под дождем. Овцы, которых из-за суеты с найденным в степи Аркадием не успели выгнать, замерли в своем загоне. И стояли, не двигаясь. На их мокрых мордах было написано упоение.
«Интересно, – подумал Аркашка, – а они что-нибудь помнят из того, что было вчера ночью?» Ему хотелось думать, что помнят. Хотя – зачем?
От загона бежали счастливые и до нитки вымокшие бабушка, отец и зоотехник. Только что он закончил осматривать животных, которых мор, то есть какая-то овечья болезнь, последнее время косил здесь.
– Все нормально с ними! – громко кричал он бабушке, стараясь перекричать стук ливня по крыше. – Нор-маль-но все, говорю, с овцами твоими! Ничем не болеют!
– А как же Овечья Смерть, милок? – подобравшись к зоотехнику поближе, шепотом спросила у него бабушка. – Пришла она к нам…
Но шепот шепотом, а Аркашка все равно услышал ее вопрос и, напрягая слух, ждал, что ответит специалист по овцам.
– Какая еще Овечья Смерть? Мерещится тебе, что ли, бабка? – со смехом воскликнул зоотехник. – Полный порядок в ваших отарах! Дождей не было, траву всю повыжгло, поэтому овцы голодали – болели, значит… Теперь-то как трава свежая поднимется! О-го-го, бабка!
– Ох… Дай-то бог… – Бабушка вздохнула, Аркашке показалось, что даже пригорюнилась – потому что она утерла нос и глаза ладошкой. И… выскочив из-под козырька крылечка, бросилась вместе с собаками прыгать под потоками ливня.
