— Если бы он был только мой…
— Ну ладно, всеобщего?
Ной сказал задумчиво:
— Лесу расти лет сто двадцать, если не больше, чтобы вырос как раз нужной длины и размера. Его не придется даже укорачивать… так мне было сказано. Вот и считай сам.
Ханнуил в самом деле подсчитал на пальцах, сказал с великим изумлением:
— Сто двадцать — растить лес, а еще десять, выходит, будешь рубить его и строить ковчег?
— Да. Примерно.
— Ты совсем сумасшедший, — сказал Ханнуил убежденно. — Сто тридцать лет ухлопать на такое? Все будут пить, жрать, веселиться, обмениваться женами и прочим для удовольствий, а ты… все это время всего лишь растить деревья? Потом еще рубить, обтесывать, строить?
— Да, — ответил Ной невесело. — Наверное, я сумасшедший. Или все сумасшедшие, а я один нормальный.
Ханнуил захохотал весело и вкусно.
— Но ты же сам знаешь, не могут все быть сумасшедшими! А вот один — может.
— Да, — снова согласился Ной, — наверное…
Ханнуил сказал с неудовольствием:
— Что мне в тебе не нравится, Ной, так это твое непротивление. Ты ни с кем не споришь, никому ничего не доказываешь, но сам живешь по своим законам, на общество тебе плевать. Ты же понимаешь, не могут быть все не правы, а только один — прав!
— Да, — снова согласился Ной, — понимаю. Однако я поступлю по-своему. Раз у нас такая всем и во всем свобода, то я свободен не подчиняться желаниям большинства.
— Абсолютного большинства! — подчеркнул Ханнуил.
— Абсолютного большинства, — согласился Ной. — Мои занятия не причиняют вреда окружающим, так что наши законы… вернее, отсутствие законов, оставляют мне полную свободу действий… в моей личной жизни.
Ханнуил поднялся, погладил бороду.
— Ладно, Ной, передумаешь — приходи. Мы тут придумали новую забаву!.. Своих жен и дочерей отдаем скопом на потеху в племя амонекков, а они присылают нам своих… Горячие такие штучки!.. Потом меняемся дальше… Нет, не с амонекками. Отдаем их жен дальше, а нам передают, скажем, из племени Игудила, если помнишь такого…
— Не помню, — ответил Ной кротко, — да и не хочу помнить таких. Я Ноему никогда никому не отдам! А кто протянет к ней руку — убью на месте, несмотря на свою кротость.
Ханнуил усмехнулся.
— Ты ведь внук Мафусаила! В тебе это иногда проступает. Ладно, до новых встреч!
В конце лета нагрянула лютая засуха, Ной встревожился, что крохотные побеги могут погибнуть, начал носить воду из колодца. Ханнуил и ближайшие соседи иногда заглядывали к нему, веселились, а потом среди собутыльников снова и снова рассказывали о чудаке, который сажает кедровый лес, для того чтобы спастись в будущем от потопа.
Стиснув зубы, он носил воду, но все чаще посещала мысль: а не бросить ли эту затею? Что он, хуже других, которые веселятся и радуются жизни? Конечно, он не станет меняться женами и совокупляться с животными, что обычное теперь дело, но хоть избавится от этого нечеловечески тяжкого изматывающего труда, которому нет ни конца ни краю…
Кедровая поросль, словно издеваясь над ним и испытывая его терпение, долгое время выглядела просто высокой травой, и только подойдя ближе, он убеждался, что это деревца и что они все-таки медленно, очень медленно, растут, в то время как чертополох и сорная трава, откуда и берутся, за ночь поднимаются так, что целиком скрывают ростки кедра.
Он выпалывал и выпалывал снова. В голове билась злая и тоскливая мысль: неужели и человека вот так трудно выращивает Господь, когда со всех сторон стараются погубить сорняки?
Но годы летели, за это время подросли Сим, Яфет и Хам, взяли на свои крепкие плечи часть забот о кедровой роще. Ноема занималась домом, и все шло своим чередом, Ной втянулся в новые заботы, время пошло быстрее. Однажды зашел Ханнуил, сообщил ему как новость, что деревья, посаженные им еще столько-то там лет назад, подрастают, подрастают. Еще десять-двадцать лет, и уже можно будет рубить. Но, может быть, он за это время уже излечился от своей дурости?
— Моя дурость заразна, — сообщил Ной, — нас уже пятеро.
Ханнуил отмахнулся.
— Стоит тебе передумать, Ноема последует за тобой. Дети — тем более. Думаешь, им нравится каждый день выполнять тяжелую работу, в то время как их ровесники проводят время в любовных утехах, пьют и все ищут, как разнообразить свои удовольствия?.. Ты хоть понимаешь, что тебе предстоит?
— Что?
Ханнуил сказал со злорадством:
— Начнется самое тяжелое и тягостное: срубать сучья, сдирать кору, обтесывать, тащить к месту постройки ковчега, поднимать, прилаживая одно на другое…
Ной развел руками.
— Что делать? Если надо, то надо.
— Не понимаю, — воскликнул Ханнуил. — Этот твой Творец совсем дурак. Если Он решил тебя спасти, а остальных утопить, но Он мог бы просто велеть воде не трогать твой дом. Представляешь, весь мир затоплен, а твой дом и огород — нет! И спокойно живете себе, пока вода не спадет… Ха-ха, разве я не умнее Творца, что придумал такое?
— Не богохульствуй, — ответил Ной недовольно, — неисповедимы пути Творца. Он знает то, чего не знаем мы.
— Но до такого мог бы додуматься?
— Мог бы, — ответил Ной, — но если Он сказал «ковчег», то для этого явно есть причина. Или много причин. По крайней мере, одну я вижу.
— Какую?
— За эти сто лет, — сказал Ной, — о моем ковчеге узнали уже везде и всюду. И все успели обмусолить эту новость, осмеять ее, оплевать меня и похвалить себя. Всем была дана возможность опомниться и переменить жизнь.
Ханнуил хмыкнул.
— А откуда точно известно, что потоп будет? Вот если бы это было написано на небе огненными буквами! Да еще точная дата, когда и как… Думаю, многие бы постарались спастись. Либо как ты, либо ударились бы в праведность…
Ной покачал головой.
— Это не то…
— Почему?
— Когда человек начинает менять жизнь только потому, что иначе помрет, это неискренне. Это просто спасение шкуры. Нет, человек должен ощутить легкую тревогу… даже не тревогу, а тень ее… Вообще-то, если по правде, человек должен захотеть переменить жизнь по собственной воле, а не потому, что подталкивают! Но Господь и тут проявил милость: Он дал намек, Он сообщил о потопе сперва через Еноха Мафусаилу, потом мне, даже сказал, когда это случится… И нужно не допытываться: в самом деле я слышал глас Всевышнего или же мне померещилось, а взять и переменить жизнь!
Ханнуил улыбался.
— И никто, — заметил он иронически, — даже с такой ясной и настойчивой подсказкой не стал менять жизнь. Обидно?
— Да, — ответил Ной, вздохнув. — Но, что делать, у нас свобода. Каждый выбирает свой путь сам.
