пластины. И положили руки на рукояти шоковых дубинок. На всякий случай.
— Заткнись, — спокойно ответил Крамер. — И чем быстрее, тем лучше. У нас тут маленькая война под видом научной экспедиции, так что воспитывать тебя некогда. Не будешь подчиняться, сброшу в Восьмой ангар, и все дела.
— Что это, Восьмой ангар? — спросил кто-то.
— Восьмой он и есть. Считается законсервированным. Персонал не в состоянии обслуживать всю базу — народу маловато. Самолетов там нет. Оборудование снято. Ничего нет. Воздуха самый минимум, чтобы климатизаторы хотя бы минус десять поддерживать могли. Термоизоляция обшивки местами нарушена. Из жратвы — только крысы. Они там размером с хорошую кошку. Вода — конденсат и изморозь на переборках. Там у нас «страна дикарей». Кто проштрафится или в отказ идет, отправляем туда на перевоспитание.
— И что — перевоспитываются?
— А то. Даже случаи людоедства зарегистрированы. Один пацифист там весь срок отторчал. Крыс жрал и ремни кожаные от ЗИПов. Правда, зверушки в долгу не оставались. Ночью ему пальцы на одной руке отъели.
— Понятно. Война так война, — сказал Борислав.
И все вокруг с ним согласились. Даже Герб.
— Прошу следовать за мной, господа, — и Крамер развернулся на каблуках, ныряя в отъехавший в сторону люк. Весь он такой коренастый был, плотный. И топал по палубам бодро, мы едва за ним поспевали.
Народу навстречу маловато попадалось. Иногда вообще казалось, что мы тут совсем одни. Авианосец этот был здоровущий, как город из железа. А вместо неба — низкие потолки. Жутковато было идти по пустым длиннющим коридорам. Только эхо наших голосов по ним и гуляло. От неровных слоев серой краски на переборках глаза уставали быстро, так, что только под ноги и хотелось смотреть. Те, кого мы изредка встречали, обычно топали куда-то лениво по каким-то своим делам. И на нас с интересом оглядывались. И смотрели так… ну, с жалостью, что ли? А четверка охранников цепью поперек коридора тянулась позади нас. Через систему лифтов и транспортеров мы притащились наконец в большой круглый зал, напоминающий кинотеатр. Только потолок больно низкий и по стенам сплошь ниши с разными надписями. Типа: «Пост жизнеобеспечения». Или: «Аварийно — спасательное оборудование». И пара красных как кровь: «Пост пожаротушения». Правда, в большинстве из ниш оборудование лет сто не включалось. Потому что все пылью покрылось. А некоторые штуки с индикаторами так и вообще наполовину разобранными стояли.
— Это наш зал для инструктажей, — сказал Петро. И за металлический стол в середине уселся. — Прошу устраиваться, господа. Перед тем как расселитесь по каютам, кратко введу вас в курс дела.
Мы уселись, кто где. Места много. Сиденья были какие-то холодные и с виду неуютные. На самом деле оказалось, что они жутко удобные. Кое-кто из наших сел один на целый ряд. И даже ноги на спинки впереди закинул. Петро про это ничего не сказал. «Вольницу пилотскую чтут. Значит, жить можно», — так Файвел пробурчал. И тоже развалился удобнее и ноги на спинку сложил. А я сел просто так. Без ног. Рядом с Дыней и Миланом. И Борислав сзади нас.
— Итак, господа офицеры, все вы наняты компанией «Криэйшн корп». Уже из названия следует, что компания специализируется в области терраформирования планет. С целью их преобразования для нужд человечества. В настоящее время мы выполняем правительственный заказ на планете Земля, Солнечная система. Цель заказа— превращение планеты в место, пригодное для комфортного проживания человека на поверхности без средств защиты. Поясню суть проводимых работ.
Тут он чем-то в столе пощелкал, и за его спиной в воздухе развернулась большущая картина. На ней крутился голубой шар, укутанный в вату. Потом Петро достал световую указку и начал тыкать в разные места шара.
— Итак, что сейчас представляет собой наша старушка. Помойку, и больше ничего, — так он начал. — В результате естественных изменений климата, а также вследствие бурной промышленной деятельности человека среднегодовая температура поверхности поднялась более чем на девять градусов Цельсия. Основное повышение температур пришлось на средние и особенно на высокие широты, где оно достигало десятков градусов, тогда как потепление в экваториальной и тропических зонах в среднем составило всего 3–4 градуса. Первичное повышение температуры было связано с увеличением в атмосфере содержания углерода вследствие сжигания большого количества природных ископаемых в качестве топлива и для обогрева жилищ, а также метана. Впрочем, отчасти эффект потепления замедлялся выбросом в атмосферу большого количества частиц-загрязнителей, которые, вызывая прорву респираторных заболеваний у живых существ, тем не менее препятствовали проникновению на поверхность Земли солнечного излучения. Значительная часть выброшенного в атмосферу углерода соединялась с кислородом, образуя диоксид углерода, что не только сокращало запас свободного кислорода, но и способствовало удержанию атмосферой тепла. Это явление получило название «парниковый эффект». С ростом этого эффекта нарушения климата приобретали все более отчетливые формы. Гибли многие виды растений, животных и микроорганизмов. Началось таяние полярных льдов и повышение уровня океана. Произошло существенное увеличение водной поверхности и как следствие площади испарения, что еще больше усилило эффект потепления. Огромное количество метана, выделяемое болотами, образовавшимися на месте вечной мерзлоты, также способствовало повышению температуры. На завершающей стадии процесса из-за потепления полярных морей в атмосферу в больших количествах начал поступать метан, до этого находящийся в виде кристаллогидрата в донных отложениях. С этого момента процесс приобрел необратимый характер. Полярные льды растаяли. Уровень океана поднялся более чем на 70 метров, оставив от суши лишь жалкие остатки. Большинство животных и тропических растений не выдержали перемены климата. В настоящее время процесс несколько стабилизировался, ввиду того, что плотный облачный покров, образовавшийся вследствие потепления, существенно сократил проникновение солнечного тепла. Жить в этом бедламе практически невозможно. Дышать можно, но нежелательно. Еще точнее — можно, но недолго. Концентрация углекислого газа, метана и других газов близка к предельно допустимым для человеческого организма пропорциям.
Тут Петро прервался, чтобы глотнуть пива из высокой бутылки.
— Безалкогольное, — пояснил он. — На борту сухой закон.
Чем вызвал недовольное перешептывание в рядах.
— Наша с вами задача, — продолжил Крамер, — проста и тривиальна. Мы должны распылять в атмосфере аэрозоли с бактериальной культурой, перерабатывающей и разлагающей метан. Это во-первых. Во-вторых, засеивать похожей по свойствам культурой поверхность океана. Но уже на более низких высотах. В-третьих, с низких высот сеять на мелководьях растворы, содержащие микроскопические личинки специально выведенных кораллов. Они поглощают углекислоту и растут с поразительной скоростью, образуя так необходимые нам новые участки суши.
Петро помолчал, вновь прикладываясь к бутылке.
— А в-четвертых? — громко спросил из зала Герб, когда стало ясно, что это еще не все.
— В-четвертых, на остатках суши живут аборигены, — тихо сказал Крамер. — Хотя Земля номинально в составе Земной Империи, местные ничего об этом не знают. Они изолированы от внешнего мира. И считают наше вмешательство агрессией. Кроме того, та дрянь, что мы в атмосфере распыляем, в качестве побочного эффекта вызывает черные дожди из сажи. Теоретически они не приносят особого вреда, но, согласитесь, приятного мало, когда на тебя днем и ночью сажа сыплется. И еще. Их заводы и другие промышленные объекты продолжают выбросы в атмосферу загрязняющих веществ. Руководство корпорации сочло это крайне недопустимой порчей имперского имущества. Мы выдвинули аборигенам ультиматум — в течение полугода прекратить загрязнение атмосферы. И теперь периодически проводим рейды по уничтожению тех структур, что продолжают работать. Они не остановили работу ни одного объекта.
— Так может, им без них крышка? — спросил Борислав.
— Может быть, — спокойно согласился Крамер. — Но мы приказы не обсуждаем.
— Они и кусаются, поди? — поинтересовался Дыня.
— Бывает. Но в целом уровень их техники существенно уступает нашему. Так что особо опасаться нечего. Риск присутствует, но в пределах нормы.
Эта его «норма» мне отчего-то не по нраву пришлась. Я сразу понял, что Петро не договаривает. И
