больше на глаза не попадайся и копье не трогай! – напутствовала дракона Варька.
– Ладно, – вздохнул дракон и тяжело поднялся с земли.
Надо сказать, что Лукерья обернулась довольно быстро. Может, потому, что во дворце Рюрика шло какое-то очередное мероприятие для нечисти и никто еще не спал, а может, потому, что понятливая драконица сумела донести до сердобольного лэрда всю глубину случившейся трагедии.
– Ну, напиток привезла? – сразу же спросила Варька о наболевшем.
– Конечно, привезла! – погордилась собой Лукерья. – Смотри!
Варька забралась на спину к своей любимице и увидела вожделенную бутылку. А потом заметила послание.
– У Рюрика было время еще и пару строк черкнуть? – приятно удивилась Варька, но, пробежав послание глазами, нахмурилась. – Опять начинается! – раздраженно оповестила она Хай-Ри.
– Что случилось, графиня? – сразу же построжел пират.
– Катрина де Крус возвращается! Недолго длилась наша радость… Рюрик пишет, что попросил Эллен Греневскую приехать ко мне и поддержать в трудный момент. Ну что же… Переживем. Молодец Рюрик, предупредил хоть.
– А еще он меня к себе на службу сманивал, – похвасталась Лукерья.
– А в лоб? – тут же пригрозила Варька.
– Ему или мне? – насторожилась драконица.
– Обоим!
– Тогда ну его… – Решила Лукерья и снова поднялась в воздух.
– Ты куда? – удивилась Варька.
– К Кеше!
– По-моему, ему сейчас ни до кого.
– А поддержать морально?
– Ладно… Лети. А я пойду претворять в реальность лозунг «Трезвость – норма жизни».
Варька вернулась в свой замок, быстро переоделась, растолкала всех спящих красавцев и влила в них присланную Рюриком жидкость. Ребята довольно быстро протрезвели, и Нарк, поняв, что в этот раз с похмелья мучиться ему не придется, предложил поставить Рюрику памятник. Хай-Ри нахмурился. Однако в тот момент Варьке было не до настроений пирата. Она втолковала Руальду ситуацию, и уже минут через пять они изо всех сил мчались спасать любимого дракона. Правда, надо сказать, что графиня с рыцарем были не одиноки в своем порыве, поскольку вся остальная компания, конечно же, увязалась за ними следом.
Увидев ранение, Руальд выставил всех из пещеры (даже упиравшуюся Лукерью), взял с собой седельную сумку, позвал Ухрина и пошел заниматься драконом лично. Что там происходило, так и осталось тайной, но раза три Варьке казалось, что от рева дракона пещера рухнет прямо на головы находящихся внутри. Через некоторое время показался несколько помятый Руальд и разрешил всем войти. Копье было вынуто, лапа забинтована, а Кеша хотел в утешение сказку.
– Можно одну… – попросил он Варьку. – Только тогда длинную.
– Ладно. – Согласилась Варька и устроилась поудобнее.
Буратино
В далекой буржуйской стране Италии жил-был угнетенный папа Карло. Чем он был угнетен – неизвестно, но свою угнетенность осознавал и писал письма в ООН, выдвигая крутой протест против зловредной крысы, домашнего сверчка и единственной табуретки, у которой, как только папа Карло позволял себе принять на душу всего два грамма (ну или пятьсот два), становилось не четыре ноги, а целых восемь. Начинались эти письма примерно так: «Здравствуй, ООН!» Ну, по мере того как ООН ему не отвечал, письма Карло становились все нежнее и нежнее. Он называл ООН сначала дорогим и бесценным, а потом не иначе, как кисонькой, лапонькой и рыбонькой. На последнее письмо Карло ответ все-таки получил. Там говорилось, что ООН не рыбонька, что Карло – дятел, и что пусть он подальше уберет свои длинные, грязные руки. Карло обиделся и письма писать перестал. Стал слать открытки. Поздравлять ООН с днем ангела. Иногда своего.
Вот так жил Карло, жил, не обращал внимания на то, что каждый второй ребенок на его улице кричал ему вслед «папа», и вдруг однажды ночью он проснулся. После долгих и мучительных размышлений о страданиях итальянского народа Карло понял, чего ему не хватает. В каморке папы Карло не было женщины. Причем не было ее уже целую половину ночи. Карло чувствовал себя жутко одиноким. Причем одиночество выпирало как раз на месте двадцать первого пальца. Но где же в такое время взять женщину? Сгоряча Карло решил завтра же жениться. И даже (как-нибудь на недельке) расписаться. Но, пораскинув своими маленькими, скудными мозгами, Карло решил, что женщину как жену содержать невыгодно. Ест много, спит много, денег просит еще больше, да еще и ругается! А женщину хотелось все больше и больше. И нашел тогда папа Карло себе бревно. Для начинающих.
Стояла душная ночь. Луна, которая должна светить по ночам, начхала на свои обязанности, а потому в каморке папы Карло горел очаг, и стояла тишина. Причем стояла не только она. Стоял Карло. Перед бревном. И у Карло. Мурашки по коже бегали. Опыта обращения с бревнами Карло не имел, но… это было не важно. В эту ночь именно оно должно было стать его любимой женщиной. По старой привычке Карло сказал, что любит ее. (Бревно.) Уже около получаса. Что ценит ее, что давно ждал этой ночи, что ее шуршание в его плечо его возбуждает и что он ее хочет. Поцеловать. Что как-нибудь (на недельке) он сводит ее в кино. Как это было ни странно, бревно почему-то не сопротивлялось, и Карло осмелел. Он тщательно вымерил расстояние до бревна, закрыл глаза и с силой это полено чмокнул. Бревно молчало. Тогда Карло пнул его, плюнул, выругался и сделал то, чего давно хотел. И, как и всякий нормальный мужик, лег спать.
Шло время, и Карло осознал свою готовность стать отцом-героем. Он взял топорик и за считанные секунды вырубил из полена ребенка с явно выраженной принадлежностью к мужскому полу на месте носа. Плюнул Карло от досады рукой и дал своему сыну грозное имя – Крейзенглюк Карлович. Сын был признан родившимся и начал расти. А окружающие для удобства стали звать его Буратино. То есть это только они думали, что для удобства, а на самом деле Крейзенглюк с детства учился менять имена.
Так дорос он до определенного возраста, когда нужны ему стали деньги. На Мальвину стал паренек засматриваться. А тут еще папа Карло воспитывать начал. «Не смотри на нее, – говорит, – или выгонит, или не вылечишься». И решил Крейзенглюк от папы Карло избавиться. Стукнул его по лысине золотым ключиком. Да так, что папа Карло коньки откинул. И сбежавшиеся соседи долго утешали маленького Буратино, потерявшего по вине злобного маньяка последнюю надежду и опору в лице папы Карло.
– А где же этот убийца? – спрашивали соседи.
– А он пошел на Псков, – говорил маленький Буратино.
И ведь поверили ему соседи. И тоже пошли. На Псков. А Буратино подкинул золотой ключик черепахе Тортилле. Ее тут же арестовали по обвинению в убийстве, а поскольку она все отрицала – еще и в лжесвидетельстве. И отправили бедную Тортиллу в Сибирь. Вырубать лобзиком столетние сосны. Вернулся оттуда только панцирь. Но зато с насечкой «Реально крутой братан». Таким было первое дело злобного Крейзенглюка.
Шли дни, и Крейзенглюк все отчетливее понимал, что ему нужны деньги. Капризы Мальвины были бесконечными. То ей шубу подавай, как у лисы Алисы, то очки, как у кота Базилио, а то ей мазь надо. Потому что она после него (видите ли) вся в занозах. Хоть лакируйся иди! Тоже денег, между прочим, надо! И решил тогда Крейзенглюк взять ежегодный приз «Самый праведный житель города». Он обвинил лису Алису в проституции, а Базилио, чтоб не попасться, сам отдал любимые очки. Совершил Крейзенглюк и ограбление магазина. С мазями. А вину решил свалить на Карабаса Барабаса, подбросив ему пару баночек. Пришел к нему Крейзенглюк и скривился даже: выпив после бани три батла пива, Карабас Барабас мирно спал. Ну кто поверит, что он магазины грабил? Насыпал Крейзенглюк ему в бороду магазинных опилок, разбросал уворованные из магазина банки с мазью и написал у Карабаса на животе нехорошее слово из трех букв. «Лес». Проснулся Карабас Барабас, видит – делать нечего. Сам сдаваться пошел. Только к трем нехорошим буквам еще восемь написал. «Берегите».
И опять стояла темная ночь. И опять она стояла не одна. Потому что стоял Буратино. И у него. Все почему-то шершавилось. «Опять не налакировался, сволочь», – думала с тоской Мальвина, которая тоже
