ничего подобного — просто пятнистая куртка. Маскировочная. В таких сейчас и военные ходят, и лесники… Лесник?! И он что, муравьев не замечает?!
— Тарас, Гриша! — Голос долговязого не затерялся в лесу, а пошел перекатываться гулким эхом. — Сюда давайте!
С двух сторон одновременно возникли такие же зеленые-пятнистые. Почти такие же — ростом они явно были пониже первого. И появились не так бесшумно с шорохом и треском. Негромким, но все-таки. То ли не такие опытные, то ли не до шорохов ей было, когда первый на поляну вышел.
Кстати, муравьи тоже обратили внимание на странных пришельцев. По крайней мере, поведение насекомых резко изменилось. Только что разъяренная лавина пыталась добраться до человека, шла по сгоревшим трупам сородичей — и вдруг поляна оказалась заполненной бестолково суетящимися букашками. Десятка два еще бегали по ногам, щекотали спину и живот, но впиваться в тело явно не торопились.
Между тем пятнистые парни явно понимали в происходящем куда больше, чем девушка. И, в отличие от нее, знали, что нужно делать. Для начала все трое встали по углам пепельного треугольника — спинами к кругу. Развели руки в стороны, забормотали что-то непонятное. Девушка попробовала посмотреть на происходящее так, как до этого на переплетение зеленых нитей — куда там! Глаза обожгло сразу же. Она долго терла их, трясла потяжелевшей вдруг головой, пыталась хоть что-то разглядеть сквозь радужную круговерть. Бесполезно. Только слышалось бормотание — все громче и громче, но слов все равно не разобрать. Вроде бы что-то знакомое, и в то же время явно не по-русски. А вот шум леса изменился. Сначала умолк истошный птичий ор. Потом и деревья начали успокаиваться. Все еще скрипели и скрежетали, но уже не так грозно. Словно гнев их выдохся, и осталось только раздражение.
— Уходим, пока все притихло!
Девушка узнала голос долговязого, повернулась к нему — и ноги все-таки не выдержали. Она упала на колени, вскрикнула от резкой боли, начала заваливаться на бок. С двух сторон ее сначала поддержали, потом подняли.
— Идти не можешь? — Она помотала головой. — Тогда цепляйся за шею!
— Не вижу я ее, шею-то!
— На ощупь! — рявкнул долговязый. — Тарас, на руки! Уходим!
— Сумка! — вспомнила вдруг девушка. Рванулась. Сильные руки подхватили, подняли в воздух. Шея с шершавым воротом нашлась сама собой. По спине хлестнули ветки.
— Здесь твоя сумка, здесь. Муравьев сама вытряхивать будешь?
При воспоминании о муравьях девушка теснее прижалась к тому, кто ее нес. Замотала головой:
— Не буду, не буду, не буду! — и разрыдалась, уткнувшись носом в невидимое плечо.
— И как же вас зовут, сударыня? Да не трясись ты, не трясись! На сегодня самое страшное кончилось. Остался только я. Честное слово, девушками не питаюсь. Даже такими симпатичными. Так как нас звать?
— Т-таня…
— Вот и прекрасно. А теперь еще раз попробуй открыть глаза.
Попробовала. Получилось. Разноцветные искорки нет-нет да и проскакивали, под веками жгло, но смотреть можно.
Комната. Низкий потолок. Полумрак. Зашторенные окна, через которые не пробиваются огоньки, как это чаще всего бывает в городе. Настольная лампа с низко опущенным абажуром. На подоконнике поблескивает самовар. Книжные полки. Комната как комната.
Хозяин. Серебристая шевелюра, пышные седые усы. Глубокие морщины, как трещины на коре старого дерева. Обветренное, бурое какое-то лицо. Лет шестьдесят, не меньше. Улыбается.
— Ну как, видишь что-нибудь? Меня вот видишь?
— Вижу.
— Ну, значит, будем знакомы. Олег Алексеевич. Как себя чувствуешь, ведьмочка? Ноги не болят?
— Н-не знаю… — девушка прислушалась к своим ощущениям. И в самом деле, почти все прошло! — Не болят, чешутся только.
— Вот и ладно. Будешь хорошо себя вести, познакомлю с доктором. Помнишь хоть, как тебя лечили?
— Нет, не помню. Совсем ничего не помню.
— Совсем? И поляну не помнишь?
Девушку передернуло. Да уж, такое точно не забудешь…
— Поляну помню… Олег Алексеевич, а вы кто?
— Ишь ты! Так ей все сразу и скажи! Я вот еще не разобрался, кто ты. Вот это, например, твое? — на стол рядом с лампой шлепнулась толстая растрепанная тетрадь в черном виниловом переплете. Та самая.
— Мое, то есть моя. То есть не совсем моя, я ее на чердаке нашла.
— Прочитала? Понравилось?
— Прочитала… Только там не все понятно.
— Еще бы! А теперь скажи мне, Таня, — и где же этот чердак?
— У нас дома. Улица Кузнечная, четырнадцать.
— Давно нашла?
— Д-давно… В прошлом году…
— И с тех пор пытаешься все по ней делать? — Олег Алексеевич укоризненно покачал головой. — Быстро нынче у молодежи все получается. Быстро, да только не то, что надо бы.
— Ну что я сделала не так? — В глазах девушки блеснули слезы. — Что не так? Что вообще произошло? Какое вам до этого дело, в конце концов?
— В конце концов среди концов… Не обращай внимания, это я так, к слову вспомнилось. Какое дело, говоришь? Не было бы никакого — лежала бы ты сейчас рядом со своей тетрадочкой среди леса, Таня, — из-под седых бровей неожиданно грозно сверкнули глаза. — Только тетрадке не больно. Ее, как видишь, не тронули. Что не так… А чего ты вообще ожидала? Ну вот что тебя в лес понесло, а, горе ты луковое? Скажи спасибо — Михаил с ребятами неподалеку оказался. Что произошло? Лес ты разбудила своей народной самодеятельностью.
— Лес? А при чем здесь лес?
— Вот-вот. Как всегда, — старик горестно вздохнул. — И при чем здесь лес? И какая вообще разница, есть лес или его нет? Степь, горы, город, собственная комната — ни малейшей разницы. Так, что ли? А потом мы делаем гадости и удивляемся — за что нас?!
— И какую же я гадость сделала? — обиделась девушка.
— Не знаю.
— Вот видите!
— Не перебивай старших! Пока еще не знаю. Ясно одно — изрядную. Девочка, хочешь — верь, хочешь — нет, но я видывал очень многое. И этот лес, кстати, тоже. Вот… Э, да что вспоминать! И выжигали, и травили, и такой черной магией занимались, что тебя кондрашка хватила бы на месте. От одного вида. Что только не делали — все было. Для него, для леса, человек — та же букашка. Когда вредная, когда полезная — смотря как себя ведет. Приходит, уходит, не всегда его лес и заметить успевает. Значит, ты чем-то особо досадила. На моей памяти с этим лесом такого еще не случалось. А чтобы муравьи — вообще первый раз слышу. Деревья падают, бывает такое. Кружит на одном месте — это запросто. Тропинки меняет, иной раз болото под ноги подсунет…
— Олег Алексеевич… Простите, пожалуйста, что перебиваю… Вы так говорите, словно у леса руки есть.
— А зачем ему руки? — удивился старик. — Ты микробов руками ловишь? Или от простуды тебя руки лечат? Вообще, Татьяна, ты сколько классов закончила?
— Одиннадцать.
— Сейчас где-нибудь учишься?
— Поступаю. В университет, на филологический.
— Понятно, — Олег Алексеевич хмыкнул в усы. — Гуманитарий, значит. От слова «хомо» — что от человека, то и главное. Остальное, так сказать, дано роду людскому во владение на веки вечные. А по
