камни, но вот самая большая и самая мощная часть Морева, как вползала внутрь, в подземные городища зверей охи-охи, так и продолжает вползать тысячами струй – а наружу ничего не выходит! Ни одного сгустка! Вот оно – истинное чудо! Впрочем, как я полагаю, когда закончатся эти два отряда, то неизбежное продолжится…
Мрак на мрак, ужас на ужас – красиво!
… Черные волны теперь уже не сменялась серыми… Измученная и истерзанная до смертного предела, молодая мама охи-охи прислушалась, понюхала тьму – нет, никого живого из своих, только она и дети… И эти черные твари, которые тычутся к ней в нору, а она их убивает, а они не отстают, и снова… и снова… И сил больше нет… Охи-охи в отчаянном рывке высунулась наружу, закричала, безнадежно взывая о помощи того, кто уже никогда ее не услышит, и вцепилась в бескровную обжигающую плоть и больше не стала размыкать челюсти, упав так, чтобы закупорить своим телом, лежащим на кучках вражеского тлена, вход в нору и тем самым хотя бы на чуть-чуть, еще на несколько мгновений защитить своих ненаглядных крошек…
Молодой князь Докари Та-Микол находился, как и все остальные гости и обитатели Гнезда, в самом большом помещении замка, в так называемом «тронном» зале. Было довольно людно, однако осторожный гам людской не мешал князю слушать пронзительный фальцет почтенного Вавура, предводителя гномов, прибежавших искать защиты от Морева (это именно ОНО, все уже догадались) у своих сюзеренов и защитников, маркизов Короны. Гномы – народец маленький, верткий и наполовину легкомысленный: когда все у них благополучно, они мгновенно забывают о своих вассальных обязанностях, а как припрет не на шутку – тотчас вспоминают о святом и неотъемлемом праве на защиту со стороны сюзерена…
Вавур, обуреваемый горечью и страхом, раз в четвертый, наверное, рассказывал всем желающим об ужасе, который им удалось пережить, когда Морево нагрянуло в подземелье и окончательно их обездолило. Для гномов ужас выглядел как войско, состоящее из черных безглазых гномов великанского роста. И, по свидетельству Вавура, это войско запросто сокрушило все магические преграды, которые гномы выставили против нафов и щур, разорвало в мелкие клочья тех же нафов… Были убиты одна за другой четыре огромные щуры, самой богиней Уманой выращенные и поселенные в пещерах, тянущихся на юг, в горы… выращенные не иначе как для защиты от Морева…
– …орстка моих подданных и я – вот и все, что осталось ныне от некогда сильномогучего народа, одно упоминание о котором повергало в трепет королевства, царства, империи и бо… гм… демонов! Да, демонов и всех остальных, сударь мой рыцарь!
Докари покорно кивнул в ответ, поймал за хвост Гвоздика, безо всяких церемоний подтянул поближе (благо каменный пол гладок, охи-охиным лапам не уцепиться – но, все равно, пришлось напрячь силы, даже привстать) и молча заглянул тому в глаза.
– Да, вот теперь хозяин точно не шутит… Ладно, можно и просто полежать, а он и не против! И нечего на него так глядеть, он послушный, он очень послушный и смирный! – Гвоздик захныкал на всякий случай, показывая, как ему обидно от этих несправедливых нападок и подозрений, тут же брякнулся брюхом на пол, поближе к Докари. – И не собирался он этих маленьких пугать, и на горулей он не целился – просто зевнул, а когти сами выпустились!.. И камни от этого сами поцарапались!.. Всё!.. все!.. – он уже лежит, тихо- претихо!.. Вообще теперь никогда не шевельнется, раз его считают таким плохим! А что это за мешочек такой возле стола, а что в нем пищит и ерзает, и так вкусно пахнет?..
Ночь ушла из Гнезда, а мрак остался. Маркиза Тури то и дело вскакивает с тронного кресла, шепотом отдает приказания слугам и ратникам, глаза ее сухи, движения решительны. Ее сын Веттори тут же, в тронном зале, в непосредственной близости от мамы. Говорить он пока не выучился, но зато вооружен деревянным мечом, однако мамки и няньки, во главе с Нусой, не очень-то боятся меча юного маркиза: Нуса хвать его сиятельство на толстые руки – и носик вытерла! И опять к маме выпустила! Он, в отличие от светлейшей маркизы, выспался, накормлен и готов к подвигам!
– Сударь Докари! Пожалуйста, держитесь ко мне поближе! Еще, чуть-чуть, мне надобно обсудить с именно вами, а вы все отойдите!..
– Готов служить, ваша светлость!
– Ах, Кари, оставьте этикет до лучших времен, прошу вас! Что вы чувствуете? Дело в том, что я… Я доверяю вашим способностям к магии, тем более, что ваши силы вплетены в ауру замка… И немалые силы! Вы просто чудо!
– Это заслуга не моя, как я уже вам говорил когда-то… Надо благодарить за сие наставника и родителей. Я ощущаю растущее напряжение вокруг магической защиты замка. Я ощущаю, что скорость роста этого напряжения заметно возросла.
– Все сходится, ибо мои чувства – те же. Кари, мне страшно! Я нарочно убежала из кабинета, ибо силы мои на исходе, я не могу более смотреть на гаснущие знамена и рыдать от ужаса!.. Знамена баронских дружин потемнели до единого, ни одно не светится… Ах, если бы он был здесь…
– Все его помыслы, дорогая Тури, только о доме и о вас, я это знаю доподлинно! И если бы существовала в этом мире хотя бы крошечная, самая мельчайшая возможность… Но император возложил на него… Империя надеется…
– А для меня самая главная империя – это он! И наш сын… Собственно говоря, я позвала вас не для того, чтобы расплакаться на вашем плече… Хочу попрощаться, на всякий случай… И попросить извинения за то, что в этот горький час вы подверглись сему испытанию именно здесь, в нашем замке…
– В свою очередь, и вы оставьте ненужные извинения, сударыня Тури. Я рыцарь и охотно умру в любом месте, где можно это сделать с честью для себя и своих близких, но с уроном для врага. А защищать ваш замок, вас, вашего сына – это превеликая честь для меня, воина и рыцаря, который совсем недавно еще был неграмотным затюканным мальчишкой Лином из придорожного трактира!
Докари Та-Микол говорил искренне и честно, хотя высказывал далеко не все, что скопилось в душе его. Да, он бездетен, ибо женат совсем недавно, однако он любит свою жену, любит без памяти, а она любит его! И матушка! О, матушка! И отец с братом! О, как бы он хотел… увидеть их… хотя бы просто увидеть, в последний раз, магическим зрением, каким угодно!.. Да, он умрет с честью – и это вполне достаточное утешение для воина, тем более рыцаря… Но горше всего думать ему и прощаться мысленно с Уфани, с женой, которую он, ко взаимному удовольствию обоих, продолжал называть, втайне от слуг и родных, вернее, поддразнивать – простонародным именем Уфина… Именно так она, маленькая графиня Гупи, когда- то, на шиханском базаре, из озорства представилась безродному и бездомному мальчику Лину… Он, до сих пор – не то что день этот – рисунок помнит, вытканный по ткани простенького платья…
– Мечи наголо, судари воины! Тури… вы позволите?.. Я чувствую…
Гномьи голоса вдруг стихли на мгновение и зазвучали на весь зал, слившись в нестройный визгливый хор: гномы тоже почуяли приливающую волну.
– Я тоже. Командуйте, ваше сиятельство, сударь Докари, и да помогут вам боги!
Маленький отряд Когги Тумару продолжал сражаться, посменно защищая вход на мост, переброшенный через пропасть, вернее сказать, защищая выход с моста, убивая и сбрасывая в пропасть все то, что двигалось по нему в сторону империи – и не было в том потоке ничего, кроме этих отвратительных сгустков. Их даже рубить скучновато – да, Брызга? Мы с тобой недавно рубили, мы помним: рука совершает один и тот же набор движений, и в нее отдаются одни и те же ощущения… Такая битва приедается очень быстро… А их невероятно много, уродов слепошарых… как их Когори называет… Теперь уже и сам Когори Тумару не сомневался, что никому из них до рассвета не дожить – очень уж быстро вытекают силы из защитников моста, очень уж велика эта безглазая рать! Санги Бо все ж таки расщедрился и потратил часть своих сил на колдовской обзор, дабы удовлетворить боевое любопытство: такое ощущение, что пространство по самый горизонт забито этой безглазой гнусью…
– Да пусть и по самое небо, Санги, лишь бы за края ущелья не захлестнуло… Впрочем, есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл? Умирать – так или сяк – все равно всем однажды придется, но когда сей прискорбный миг сидит на носу, уже у самых ноздрей, да еще тебя точит мысль о напрасности подобной смерти, то… Тем не менее, вилять не стоит: встали – стоим. Кончатся силы – умрем, во славу империи. Остальное в руках богов и судьбы.
– Тебе бы в столичные златоусты надобно было подаваться, Когги, в утешители разбитых сердец, а не в царедворцы. Жил бы немногим беднее, но безмятежно, среди всеобщей любви, с ног до головы в цветах и
