были неизменно сопряжены с большими опасностями и расходами. Самый доступный путь в Палестину пролегал через море; туда отправлялись на купеческих кораблях из порта Амальфи на юге Италии, однако и здесь паломникам угрожали кораблекрушения или нападения пиратов. Сухопутный маршрут стал намного легче после того, как в начале XI века Венгрия приняла христианство. Вплоть до вторжения турок- сельджуков 2000-километровый путь по территории Византийской империи – от Белград, до Антиохии – был сравнительно безопасен, но дальнейшие проход через исламскую Сирию уже таил большую угрозу я требовал выплаты обременительной пошлины.
Но подобные трудности не могли остановить паломников, которые все препятствия и страдания на своем пути воспринимали как должное. Для многих паломничество было своего рода мученичеством, с помощью которого они надеялись спасти душу. Нередко паломничество к святым местам служило церковным покаянием за большие прегрешения. Великие грешники должны были оставлять на некоторое время свое отечество и вести скитальческую жизнь. Самыми знаменитыми паломниками первой половины XI века считают Фулько Анжуйского, по прозванию Черный, и Роберта Нормандского, прозванного Дьяволом, – отца Вильгельма Завоевателя. Фулько, обвиненный в нескольких убийствах, в том числе жены, три раза путешествовал в Святую землю, доказав свою глубокую набожность и раскаяние, и умер в Меце в 1040 году по возвращении с богомолья. Роберт Нормандский, виновный, по преданию, в том, что повелел отравить своего брата Ричарда, также отправился вымаливать прощение Спасителя у его Святого Гроба; по прибытии в Иерусалим он встретил у городских ворот толпу бедных странников, стоявших в ожидании милости какого-нибудь богатого господина, который открыл бы им доступ в священный город, и заплатил за каждого из них по золотой монете. Роберт умер в византийской Никее, сожалея, что ему не довелось кончить свой жизненный путь при Гробе Господнем.
Такое покаянное паломничество всемерно одобрялось церковью и проходило под ее покровительством. Монахи в Клюни вообще расценивали путешествие на богомолье в Иерусалим как высший момент в духовной жизни любого человека и освобождение от пут, которыми тот связан с суетным миром, а Святую землю с Иерусалимом считали пред-дверием загробной жизни. Точно так же как мусульмане стремились по крайней мере раз в жизни совершить хадж в Мекку, многие набожные христиане мечтали хоть единожды кос-нуться ладонью Святой Гробницы. По сути, тот размах, который в XI веке приняло христианское паломничество к святым местам в Иерусалиме, можно назвать одержимостью.
В целом на протяжении тех четырех веков, когда Палестина находилась под властью наследников пророка Мухаммеда, доступ к святыням был открыт для всех «народов Книги». Реальные гонения на христиан начались в начале XI столетия, в правление фанатичного египетского халифа аль-Хакима из рода Фатимидов, который приказал разрушить все христианские церкви в халифате – в том числе иерусалимский храм Святого Гроба Господня. Однако его преемник, Захир, позволил христианам заново выстроить этот храм; византийский император выделил из своей казны средства для покрытия издержек по восстановлению святыни. Примерно за тридцать лет до того дня, когда папа Урбан коленопреклоненно молился у могилы аббата Майоля, архиепископ Майнцский, вместе с епископами Утрехта, Бамберга и Ратисбона, повел в Святую землю семитысячный отряд паломников из жителей прирейнских областей. Вблизи палестинского города Рамла они попали в засаду, устроенную мусульманами, и вынуждены были обороняться.
Какие мысли посетили в тот момент Урбана? Можно лишь предполагать, что он думал о необходимости дать выход избыточной энергии, явно переполнявшей воинственных франков. Урбан прекрасно понимал, как важно направить энергию задиристых и честолюбивых рыцарей, только и умеющих, что ловко обращаться с копьем и мечом, в нужное русло. Закаленные в суровых военных кампаниях времен Меровингов и Каролингов, они превратились в особое сословие – военную элиту. Однако снабдить рыцарей необходимым военным снаряжением было делом накладным – кольчуга и латы, щит, меч, копье, стальной шлем и боевой конь стоили весьма прилично. И хотя прежние варварские привычки и обычаи под влиянием закона немного смягчились, все же большинство конфликтов, как и ганьше, разрешались с помощью меча. В Средние века среди христиан набеги на соседние поместья, грабежи и угон скота были делом столь же обычным, как и среди аравийских племен до пришествия Мухаммеда. Повальное насилие стало обычной приметой жизни и быта тех жестоких времен. Даже когда конфликты выносились в суд, то и там дело частенько решалос: посредством дуэли или с помощью сурового испытания – «ог-нем и водой».
Пытаясь хоть как-то умерить конфликты между различными группировками христианской знати и особенно сохраните от их жадных рук церковную собственность, папы и епископь: использовали традиционные методы церковного наказания (запрещение мессы и лишение причастия), а также отлучение (изгнание из храма). Несколько позднее возникла идея «Божьего перемирия» – прекращения военных действий и междоусобие в дни, установленные церковью, например, во время Великого поста. Однако все эти меры давали лишь относительный успех Западное христианство по-прежнему существовало в условиях постоянных скандалов и братоубийственных раздоров. Как мь: уже знаем, прекрасным примером решения этой болезненной проблемы стало использование неукротимой мощи норманнского воинства во главе с семейством Хойтевиллов для завоевания территорий на юге Италии и Сицилии, оккупированных мусульманами.
Вероятно, примерно такими размышлениями папа Урбан II закончил молитву, поднялся с могилы аббата Майоля и двинулся на юг – в сторону Клермонского собора в Овер-ни, чтобы встретиться там с тремястами епископами, которых он вызвал на совет. Собор проходил с 19 по 26 ноября, и обсуждалось около десятка насущных вопросов церковной жизни, включая уже привычное осуждение светской инвес-туры (утверждения духовного лица в должности епископа или аббата), симонии и женитьбы священников. На этом же Соборе король Филипп Французский был отлучен от церкви за любовную связь с фавориткой Бертрадой де Монфор, а также была одобрена идея «Божьего перемирия».
Наконец после многих совещаний о преобразовании духовенства, об установлениях относительно порядка, справедливости и человечности был поднят вопрос о Святой земле и Иерусалиме. Во вторник 27 ноября последнее заседание Собора вместе с толпой мирян состоялось в поле за городом. Папский трон подняли на высокую платформу, откуда Урбан II обратился к огромной толпе, которая собралась, чтобы послушать иерарха. Хотя его речь была записана уже после событий и, возможно, несколько приукрашена писцами, но главное неизменно – он говорил о тех бедах и превратностях, которые терпит на востоке христианская Византия, и страданиях ее граждан, оказавшихся под игом турок-сельджуков. Далее он поведал о жестоких притеснениях христианских паломников, направлявшихся в Святую землю Иерусалимскую, и оердца слушателей откликнулись – образы святого Сиона были им хорошо знакомы по церковным псалмам. Своим красноречием и убедительной страстью искушенный проповедник напоминал выдающихся предшественников времен империи Карла Великого. Он горячо призвал всех присутствующих прекратить меж-доусобицы, укротить свою жадность и мстительность и повернуть оружие против врагов Христа. Со своей стороны он, как наместник святого Петра, с данным ему правом «обязывать и разрешать от обязательств», пообещал всем, кто раскается и примет участие в этом богоугодном деле, простить их прегрешения и снять все наложенные церковью наказания.
Обращение Урбана было воспринято с энтузиазмом, и в толпе раздались восторженные крики «Deus le volt!» – «Так хочет Бог!» А затем епископ Адемар Монтейльский, епископ Ле-Пюи, с двумя другими стоявшими рядом церковными иерархами рухнули перед папой на колени, испросив благословения принять участие в священной войне. Вставший рядом с ними на колени кардинал из папской свиты призвал всех присутствующих публично покаяться в грехах, и верховный понтифик милостиво даровал всем прощение.
Писатель двадцатого столетия отмечал, что в знаменитом воззвании папы Урбана «соединились христианская набожность, ксенофобия и имперское высокомерие». Другие считали, что, провозгласив целью крестового похода именно Иерусалим – в то время как Алексей Комнин просил лишь оказать военную помощь в освобождении из-под власти турок Антиохии, – папа воспользовался невежеством и доверчивостью своей паствы. Однако ясно, что подобные уловки были изобретены значительно раньше: еще на Соборе в Пьяченце послы императора Алексея умело использовали тяжелое состояние Иерусалима, пытаясь «более ярко и доходчиво воздействовать на умы и серди-западноевропейских слушателей». Кроме того, задача папы состояла в «обеспечении защиты христиан, где бы они ни нахо-дились, ибо не имеет смысла освобождать христиан из сарацинского плена в одном месте и снова обрекать их на сарацинскую тиранию и притеснения».
Оставались ли у папы сомнения по поводу необходимости применения насилия? В ранней христианской
