долларовых бумажек — больше у них ничего не было.
— Как насчет чека? — спросил Эрни. Лебэй одарил его сухой улыбкой и ничего не ответил.
— Это хороший чек, — запротестовал Эрни. Он был прав. Все лето мы вкалывали у «Хардсон бразерс», нанявших нас на строительство шоссе 1-376, — жители окрестностей Питсбурга уже не думали, что это строительство когда-нибудь закончится. Брэд Джефрис, работавший там мастером, согласился взять Эрни на место сигнальщика, но иногда давал ему и более тяжелые работы. За три месяца Эрни получил достаточно денег, а кроме того, частично избавился от своих вулканических наростов. Может быть, в этом ему помог загар.
— Я не сомневаюсь, что это хороший чек, — сказал Лебэй, — но все-таки лучше иметь дело с наличностью. Пойми меня правильно.
Не знаю, как Эрни, но я понял. Оплату чека можно было бы запросто приостановить, если бы по дороге домой у «плимута» отвалилась тяга или взорвался клапан.
— Можете позвонить в банк! — воскликнул Эрни, приходя в отчаяние.
— Нет, уже половина шестого. Банк давно закрыт.
— Пусть это будет задатком, — произнес Эрни, протягивая шестнадцать долларов.
Он выглядел настоящим сумасшедшим. Вряд ли вы поверите незнакомому парню, который обещает вам принести завтра кучу денег. Мне и самому было трудно поверить в это. Однако Ролланд Д.Лебэй ничуть не смутился, и я объяснил это тем, что к своим годам он успел многое повидать. Потом я стал думать, что его излишняя самоуверенность была вызвана совсем другими причинами. Так или иначе, он был склонен проявить себя истинным джентльменом.
— Мне нужно по крайней мере десять процентов, — сказал Лебэй. Рыбка была вытащена из воды, через секунду она оказалась бы в сачке. — Если у меня будет десять процентов, то я подержу ее до завтра.
— Дэннис, — проговорил Эрни, — ты не сможешь одолжить мне девять баксов?
В моем бумажнике было двенадцать, и я не знал, на что их потратить. Тогда у меня еще не было повода тратить все деньги в ресторанах и цветочных магазинах. Я был богат, но одинок.
— Давай отойдем в сторону, — предложил я. Лебэй нахмурился, но понял, что без моего участия уже не обойдется. Его длинные седые волосы развевались на ветру. Одной рукой он опирался на капот «плимута».
Мы с Эрни вернулись к моему «дастеру» семьдесят пятого года, припаркованному возле обочины.
Я положил ладонь на плечо Эрни. Почему-то мне вспомнилось, как мы проводили осенние дождливые дни в его комнате, когда нам было по шесть лет, как смотрели мультики по старому черно-белому телевизору или рисовали карандашами, которые обычно торчали в пустой банке из-под кофе. От этих воспоминаний мне стало грустно и немного страшно. Знаете, иногда мне кажется, что шесть лет — самый оптимальный возраст для человека и поэтому занимает такую небольшую часть жизни.
— Дэннис, у тебя есть хоть сколько-нибудь? Я завтра отдам.
— Да, у меня есть, — сказал я. — Но во имя Бога, что ты делаешь, Эрни? У этого старого прощелыги полная непригодность. Он не нуждается в деньгах, и ты не общество милосердия.
— Не понял, о чем ты?
— Он выжимает тебя. Он выжимает тебя просто для собственного удовольствия. Если бы он отвез машину к Дарнеллу, то не получил бы и пятидесяти долларов, потому что ее можно продать только по частям. Это кусок дерьма.
— Нет, ты не прав.
Если бы не худоба и прыщи, мой друг Эрни выглядел бы вполне обыкновенно. Но Господь каждому дарит по крайней мере одну достойную деталь внешности, и я думаю, что у Эрни это были глаза. Ни у кого, кроме него, я не видел таких умных и красивых глаз цвета облачного осеннего дня. Даже за очками они были выразительны. Но сейчас их затягивала какая-то серая поволока.
— Это совсем не кусок дерьма.
Вот когда я начал по-настоящему понимать, что у Эрни появилось нечто большее, чем просто желание купить машину. Раньше ему хватало того, что он ездил со мной, а изредка и сам мог порулить на третьей скорости. Колесить по дорогам он не собирался: насколько я знал Эрни, он не был сторонником таких развлечений. Нет, это было что-то совсем другое. Я сказал:
— Хотя бы попроси завести ее. Под ней масляная лужа. Скорее всего цилиндр лопнул. Я думаю, что…
— Ты одолжишь мне девять долларов? — Его глаза смотрели прямо в мои.
Я сдался. Я достал бумажник и вручил ему девять баксов.
— Спасибо, Дэннис, — поблагодарил он.
— Это на твои похороны, парень.
Ничего не ответив, он прибавил мои девять долларов к своим шестнадцати и вернулся к Лебэю, стоявшему около машины. Взяв деньги, тот послюнявил палец и тщательно их пересчитал.
— Запомни, я держу ее только двадцать четыре часа, — произнес Лебэй.
— Да, сэр. Все будет в порядке.
— Сейчас я схожу домой и напишу тебе расписку. Как ты сказал, твое имя?
— Каннингейм. Арнольд Каннингейм. Лебэй хмыкнул и пошел по заросшей лужайке к задней двери дома. Спереди у этого строения была целая комбинация алюминиевых дверей, над ними располагался замысловатый узор с буквой Л, обрамленной вензелями. За ним хлопнула дверь.
— Странный он тип, Эрни. Странный сукин сын, этот…
Но Эрни рядом не было. Он сидел за рулем машины. На его лице было все то же блаженное выражение.
Подойдя к капоту, я увидел, что тот был не заперт; и поднял крышку Раздался скрип, как в фильмах о домах с привидениями. Посыпалась металлическая пыль. Допотопный аккумулятор был весь изъеден коррозией, на клеммах нельзя было отличить плюс от минуса. Я мрачно заглянул в карбюратор: внутри он был чернее, чем угольная шахта.
Я закрыл капот и приблизился к Эрни. Он задумчиво водил рукой по приборной доске. Предельное значение на спидометре было абсолютно абсурдным — сто двадцать миль в час. Когда машины ездили с такой скоростью?
— Эрни, по-моему, двигатель ни к черту не годится. Эта машина — полная рухлядь. Если тебе нужны колеса, то за двести пятьдесят долларов мы сможем найти что-нибудь получше. Гораздо лучше.
— Ей двадцать лет, — проговорил он. — Ты хоть понимаешь, что если машине двадцать лет, то ее уже официально считают антиквариатом.
— Понимаю, — буркнул я. — На заднем дворе у Дарнелла полным-полно такого антиквариата.
— Дэннис…
Дверь снова хлопнула. Лебэй шел обратно. Он мог бы не торопиться: дальнейшая дискуссия все равно была бы бесполезной. Может быть, я не самый чувствительный из людей, но если сигнал достаточно сильный, то он до меня доходит. Эрни испытывал потребность купить вещь, и я не собирался отговаривать его. Думаю, что никто в мире не собирался делать этого.
Лебэй торжественно вручил лист почтовой бумаги. На нем было написано старческим паукообразным почерком: «Получено от Арнольда Каннингейма двадцать пять долларов как 24-часовой залог за „плимут“ 1958 года, Кристину». Внизу стояло его имя.
— Что это еще за Кристина? — спросил я, думая, что он допустил какую-то ошибку.
Его губы сжались, а плечи приподнялись, как будто он ждал, что над ним будут смеяться… или как будто призывал меня посмеяться над ним.
— Кристина, — сказал он, — так я ее назвал.
— Кристина… — проговорил Эрни. — Мне нравится. А тебе, Дэннис?
Теперь он толковал о названии, Он еще думал, как назвать свою чертову штуковину. Это было уже слишком.
— Ну, что же ты молчишь, Дэннис! Тебе нравится это имя?
— Нет, — ответил я. — Если тебе необходимо назвать ее, то почему не назвать ее Беда?
