— А здесь был дождь, — сказала Сигрид.
— Значит, это было обычное ненастье, — с облегчением произнес Кальв. — Многие были напуганы во время сражения, думая, что это знамение.
— Интересно, где теперь Турир, — немного помолчав, спросила Сигрид. — Я-то надеялась, что он заглянет сюда, прежде чем отправиться на север.
— Если бы он собирался это сделать, он бы уже был здесь.
— Финн Харальдссон вышел невредимым из битвы?
— Думаю, что да. Он сам снаряжал свой корабль обратно.
— Значит, из наших близких погиб только Гутторм.
— Я потерял Колбьерна, моего брата, — тихо произнес Кальв. Из его горла вырвался приглушенный всхлип.
Сигрид вспомнила, как ему не хотелось сражаться со своими братьями; она догадывалась, что он считает себя виновным в смерти Колбьерна.
Она притянула его к себе, спрятала его лицо у себя на груди. Она не знала сама, какие чувства испытывает к нему: сострадание, сочувствие или что-то вроде любви. Она понимала только, что должна помочь ему. И теперь уже речь не шла о том, был ли он слабее или сильнее ее, был ли он для нее тем, кем был для нее Эльвир. Достаточно было того, что он был самим собой.
И когда напряжение его ослабло и он стал отвечать на ее ласки, она заплакала, понимая, что ее грех всегда будет разделять их.
Турир Собака не мог отправиться на север, не погостив в Эгга. Он прибыл через два дня после приезда Кальва; он объяснил, что был в Инндалене, где следил за тем, чтобы во время бегства в Свейю королевская дружина не занималась грабежами и поджогами.
Финн Арнисон не скрывал своего мнения по поводу приезда Турира, но тот не обращал внимания на его ругань. Сразу после приезда Турир отправился в Стейнкьер, чтобы переговорить со священником Энундом.
Энунда дома не оказалось; Турир ждал его до самого вечера. И когда священник пришел, они вместе отправились в Эгга.
Когда они пришли, в зале было полно народа, и Энунду освободили место возле хозяйского стула; Турир сел рядом со священником.
Сигрид удивилась, увидев их вместе, но, судя по выражению лица Энунда, произошло нечто необычное. Сделав полагающийся гостям глоток пива, Энунд обратился к Кальву:
— Ты знаешь, что Турир был ранен в руку во время сражения?
— Я видел у него на руке кровь, — сказал Кальв. — А что?
— Ты видел его рану?
— Я не особенно присматривался.
— Кто-нибудь другой видел ее? — спросил Энунд, переводя взгляд с одного человека на другого. Но никто не отвечал.
— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Торберг Арнисон, лежа на скамье и приподнявшись на локте.
— Если хочешь, расскажи им все сам, — сказал священник Туриру.
— В этом нет нужды, — ответил Турир.
Больше об этом не было сказано ни слова. Собравшиеся говорили мало и рано разошлись спать.
На следующий день, сразу после завтрака, Сигрид пошла к Туриру; она хотела узнать, в чем дело. И они направились по тропинке, пройдя мимо Кальва.
Они говорили о многих вещах. Но когда Сигрид пробовала завести разговор о его ране, он уходил от него.
Он принялся рассказывать о том, кто участвовал в сражении и на чьей стороне и кто не участвовал. Большинство имен, которые он называл, были Сигрид незнакомы. Но она вздохнула с облегчением, когда он сказал, что Сигвата Скальда не было в королевской дружине. Эйнар Брюхотряс тоже не участвовал в сражении, сказал он. Он еще не вернулся домой из своей поездки к королю Кнуту.
— Наверняка он выжидает, как сложатся дела у короля Олава в Норвегии, — сказала Сигрид.
— Это уж точно! — засмеялся Турир.
Потом он стал рассказывать про Бьяркей, о своем сыне Сигурде. Он женился на исландке, дочери Снорри Доброго. Ее зовут Ауд, и до этого она была замужем за одним исландцем, но потом развелась с ним.
— По какой причине? — спросила Сигрид.
— Я не знаю подробностей этого дела, — ответил Турир. — Говорят, что они бросали друг в друга подушками, но муж ее пришел в ярость, и все закончилось тем, что они стали бросать друг в друга камни.
— Похоже, она тоже была сумасбродкой. Ты думаешь, Сигурд сможет поладить с ней?
— Это его дело. Он хотел получить ее во что бы то ни стало, хотя она и старше его.
Сигрид снова попыталась перевести разговор на ранение Турира, но он продолжал рассказывать о Бьяркее. В конце концов она спросила его напрямик:
— Что имел в виду Энунд, говоря о твоей руке?
— Ничего особенного.
— Если бы это было так, он бы не спрашивал у всех об этом.
— Обещаешь не выставлять меня на посмешище?
— Разве я когда-нибудь делала это?
Турир улыбнулся.
— Помнишь, однажды я запретил тебе брать с собой щенка на зимнее жертвоприношение в Тронденесе?
— Ты имеешь в виду тот, случай, когда я спрятала Фенрира в твой сундук, в котором ты хранил свою лучшую одежду?
Турир кивнул, и тут они оба расхохотались.
Сигрид внимательно посмотрела на Турира. Несмотря на седеющие волосы, в облике его было что-то такое, что напоминало ей Турира, каким она его знала на Бьяркее. Она не могла в точности сказать, что именно; возможно, глаза или смех…
Но внезапно Турир стал серьезным. Он вытянул вперед руку.
— Большой палец был почти отрублен ударом топора, — сказал он. — Взгляни!
Она посмотрела, но там не было никакой раны, только небольшой шрам, похожий на тонкую нить, между большим и указательным пальцами. Она удивленно взглянула на него.
— Как это произошло? — спросила она.
— После битвы я подошел к трупу короля, — пояснил Турир. — Я хотел вытащить копье, засевшее в его теле. Но, прежде чем вытащить его, я остановился и посмотрел на него, и мне показалось, что лицо его светится. Я вспомнил одного священника, которого убил в Ирландии, много лет назад; его лицо тогда также сияло.
И я не понимаю, что тогда произошло со мной. Я подумал о сказанных священником Энундом словах в то лето, когда Торберг Строгала строил для меня корабль. Я сболтнул ему, что поверю в его Бога, если на это будет знамение. «Если ты действительно хочешь этого, — сказал он, — ты получишь знамение, когда это будет угодно Богу».
Помнишь, я как-то уже говорил тебе об этом, и ты спросила, не хотел ли я когда-нибудь увидеть знак Божий.
Но Сигрид не помнила об этом.
— Нет, — сказал он, — этого я не хотел. Но возле трупа короля я испытал чувство спасения; я почувствовал, что Бог короля где-то совсем рядом и что сейчас произойдет нечто необычное.
Я заставил себя вытащить из него копье. И когда королевская кровь стекла с острия копья мне на руку, я задрожал, как мальчишка, впервые убивший человека.
И тут я почувствовал в руке тепло; думаю, на миг я потерял сознание. И когда я снова пришел в себя, я
