— Кирилл Петрович, так мне же Ольга Порфирьевна запретила в операционную…
— Кончились те запреты, Вилора, — вздохнул Подушный…
Первый день Вилора запомнила только урывками. Раненые начали поступать, еще когда она возилась с Кириллом Петровичем. Вернее, несколько человек было и раньше, но то были свои, из санбата или артдивизиона, а потом пошли подводы из полков. Еще два или три раза были налеты, но Вилора пряталась в погребе всего однажды. Во время остальных она не могла прервать операцию. Потом налеты прекратились. Похоже, настоящей целью авиации все-таки был артдивизион, и как только артиллеристы покинули деревню, самолеты немцев потеряли к ней интерес.
Когда Вилора очередной раз сделала последний стежок и, разогнувшись, хрипло бросила: «Следующий», — кто-то положил руку ей на плечо. Вилора обернулась. Это был Подушный.
— Все, Сокольницкая, все, девочка моя. Пока конец. Иди-ка ты перекуси, а то еле на ногах держишься. Баба Устинья там славного борщеца наварила. Все уже поели, только для тебя чугунок в печи держит.
Баба Устинья верховодила среди местных кухарок.
— А-а… раненые?..
— Всех, кому требовалась немедленная операция, мы с тобой обиходили. Остальные — завтра.
Выйдя из операционной, Вилора стянула маску, перчатки и рухнула на топчан в процедурной. Все тело ломило, в висках стучало, голова была как в тумане. Она сидела так, пока ее не окликнули:
— Вилора!
Девушка подняла голову. Прямо перед ней стояла Сима с дымящейся миской и ломтем хлеба с салом.
— Вот, поешь.
Вилора кивнула и попыталась благодарно улыбнуться. Вышло не очень. Она потерла виски.
— Голова болит? — спросила Сима.
— Что-то в висках стучит.
Сестра качнула головой:
— Это не в висках. Это канонада.
— Наши?
Сима отрицательно кивнула.
Вилора носом втянула парок, поднимающийся от миски, и тут на нее накатил дикий голод, аж в животе засвербело. Она торопливо сцапала миску, пересела к столу и, размешав плавающую в самой середке лепешку сметаны, торопливо зачерпнула ложкой, одновременно впиваясь зубами в здоровенный, в два пальца толщиной, бутерброд из черного домашнего хлеба с толстым ломтем сала.
Наевшись, Вилора тщательно вымыла руки, умылась и, стянув халат (Боже мой, она ела прямо в халате! Да профессор Таунберг, преподаватель по специальности, за такое бы точно убил!), вышла на улицу.
Уже стемнело. Двор был заполнен людьми, большая часть которых щеголяла белеющими в темноте повязками. И несмотря на то что большинство из них были молодыми парнями, которые еще вчера точно начали бы перешучиваться и заигрывать с Вилорой, сейчас никто не обратил на нее внимания. Одни сидели кружком, другие в одиночку. Молча курили или тихо переговаривались.
Вилора прислушалась. Канонада громыхала не только впереди, но и где-то южнее и даже немного восточнее. Чуть ли не у Кобрина.
— Как там? — тихо спросила она раненого, молча сидящего на поленнице у стены с горящей папиросой, про которую он вроде как забыл. Во всяком случае, за ту минуту, что Вилора стояла рядом с ним, он не сделал ни одной затяжки.
— Говорят, немецкие танки уже на окраинах Кобрина.
— А как наши?
Раненый пожал плечами.
— Не знаю. Минск бомбили. И Киев. А еще в двенадцать Молотов выступал. С заявлением. Вероломно, дескать, напали! — Солдат зло скрипнул зубами: — Вероломно… А куды вы, мать вашу, смотрели-то? На что вы годны-то, если немец вас так объегорил? Чего в начальники-то лезли? А теперь из-за вас людям смерть принимать?..
— А ну отставить паникерские разговоры! — раздался откуда-то звонкий голос.
Вилора обернулась. К ним подходил высокий офицер со знаками различия старшего политрука на петлицах. Его левая рука была подвешена на косынке из бинтов, обернутой вокруг шеи.
— Кто это тут панику разводит? — строго продолжил он. — Как фамилия? Из какого подразделения?
— А нету боле моего подразделения. Полегли все — весь второй огневой взвод. Один я остался. Да и то ненадолго с такими-то начальничками! — зло огрызнулся раненый, выбросил недокуренную папиросу, поднялся с поленницы и двинулся в сторону риги, где были оборудованы палаты для самых тяжелых, вчера еще пустовавшие.
Старший политрук проводил его сердитым взглядом, но остановить не решился, вместо этого развернулся к Вилоре.
— А вам, товарищ лейтенант, следует такие разговоры жестко пресекать. Не то я немедленно доложу в особый отдел, что у вас в медсанбате культивируются панические настроения.
Вилора отчего-то подумала, что этот старший политрук не из кадровых. Очень уж резануло слух не слишком привычное в лексиконе военных словечко «культивируются». И как-то отстраненно задумалась, кем он был в той прошлой гражданской жизни. Учителем? Или инструктором райкома?..
— Вам понятно?
Вилора вздрогнула.
— Так точно, товарищ старший политрук.
— Да что ж ты к человеку пристал, злыдень? — послышался из-за ее спины голос санитарки бабы Нины. — Не видишь: девонька еле живая. Шестнадцать часов у операционного стола отстояла. Эвон твою руку кто, думаешь, зашивал? А ты ей тут политинформацию заместо отдыха устроил!
Старший политрук недоуменно уставился на санитарку.
— Так это что… она — хирург?!
— Она-она, — закивала головой баба Нина. — А давай-ка, девонька, ложись. Я тебе в процедурной постелила.
— Баба Нина, да я лучше у себя…
— У тебя негде, девонька. В вашу с Лидой-покойницей, царствие ей небесное, избу бонба попала. Бурелом один да угли остались.
Вилора несколько мгновений переваривала новую потерю, затем выбросила ее из головы и покорно двинулась в сторону процедурной, едва не вывихнув челюсти в отчаянном зевке. После сытного ужина и нескольких глотков свежего воздуха, после душной и провонявшей дезинфекцией операционной неудержимо потянуло в сон.
Она улеглась на топчане, укрылась заботливо брошенной здесь же чьей-то шинелькой и, уже проваливаясь в сон, уловила обрывки голосов бабы Нины и политрука.
— Такая молоденькая — и уже хирург?
— Так нету стареньких-то. Поубивало всех. Только вот она осталась да Кирилл Петрович ранетый. В ногу. Больше чем полчаса стоять не может. Потому все на ней…
Вилора проснулась оттого, что ее сильно трясли за плечо.
— А?!..
— Вставай, девочка моя, новых раненых привезли.
— Ага. — Вилора потерла лицо рукой. — Я сейчас… Я уже…
— Ничего-ничего, время пока есть. Сима еще готовит операционную. — Кирилл Петрович разогнулся и, прихрамывая, двинулся к выходу из процедурной. В дверях он остановился, обернулся и ободряюще улыбнулся. — А у тебя легкая рука, Сокольницкая. Все, кого ты вчера прооперировала, ночь пережили. И это, считай, первые пациенты. Редкий результат, можешь мне поверить. Даже завидно…
Вилора, уже вскочившая и торопливо натягивающая халат, на мгновение замерла, со сна не сразу
