воскресенье. То есть… — он задрал рукав своей тужурки и бросил взгляд на что-то типа наручного многофункционала, вселив в меня надежду, что анекдот может оказаться просто анекдотом, — …уже сегодня. Почти половина четвертого. — Он смущенно улыбнулся. — У нас неделю как ввели усиление, по ночам обязательно дежурит один сотрудник, так я вот и решил: пока ночь, вами заняться. Мы ж вас за немецкого шпиона принимали. Из особого отдела округа шифровка пришла. Об усилении бдительности. Вот я и… — Он протянул руку, сгреб со стола некое устройство из металла со вставленной внутрь стеклянной емкостью, в которую уже был налит этот тии-чаек, и сделал глоток. — Хух!..
Судя по тому, как его перекорежило, температура напитка в его приспособлении зашкаливала за сто десять градусов. Наверное, это устройство предназначалось для доведения уже готового напитка до необходимой температуры. Просто у него оказался случайно сдвинут регулятор. И эта мысль позволила мне еще на шажок отойти от анекдота. Ну мало ли… Может, добывание огня трением и изготовление мебели из дерева просто местные традиции. На Баскии, например, до сих пор не используют стандартные дозаторы, предпочитая разливать сидр в жутко дорогие стеклянные бутылки и наливать его вручную, держа стакан в опущенной руке, а бутылку в высоко задранной другой. Потому что сидр, видите ли, перед употреблением надо «разбить о стенку стакана». Поэтому сидр с Баскии стоит едва ли не в десять раз дороже любого другого. Я пил и тот, и обычный и могу сказать, что разница никак не соответствует цене.
— Баля, мать твою! — рявкнул старший лейтенант. — Я тебе сколько раз говорил, не наливай мне кипяток!
— Так то ж чаек, товарищу старший лейтенант, — послышался недоуменный голос Бали. — Як же его тепленьким пыти? То ж помои!
Я снова подхватил со стола чашку и глотнул. А затем потянулся за бутербродом. Все услышанное предстояло хорошенько обдумать.
— Как следует покормить вас мы сейчас, ночью, не можем. Но я с утра пошлю Панасенко на кухню столовой комсостава. Он вам чего-нибудь поосновательней принесет. А уж в понедельник доложим о вас по команде…
Я снова кивнул.
— Спасибо, старший лейтенант.
— Разрешите поинтересоваться, — продолжил он, когда его устройство для поддержания температуры напитка опустело почти наполовину, — а вы родом из каких краев будете? Очень у вас акцентик интересный.
Его попытка разговорить меня выглядела очень неуклюже.
— Я же тебе сказал, лейтенант, — отозвался я, — не помню ничего. Вот передашь меня по команде, залезут там в базу данных и все узнают.
— В архивы, что ли? — не понял он сразу, а затем важно кивнул. — Это точно. Все как есть установят. У нас с этим строго. Я вот в прошлом месяце одного майора на этап оформлял… скрытым немецким шпионом оказался, сволочь! Так столько бумаги извел — просто ужас. Наш начальник за любую бумажку три шкуры дерет… старая школа!
Я сделал еще один глоток. «Бумаги»… У них здесь что, нет электронного документооборота?! Или опять традиция? Да сколько же здесь тогда традиций получается?
— Да вы ешьте, товарищ коминтерновец, ешьте, — радушно подвинул мне тарелку с бутербродами старший лейтенант. — За четыре дня, верно, шибко проголодались.
— Организм в состоянии отключенного сознания расходует приблизительно в четыре — шесть раз меньше ресурсов, чем обычно, — машинально пояснил я. — А без пищи человек даже в активном состоянии может существовать два… от двух недель до месяца, в зависимости от особенностей метаболизма.
Вот черт, едва не ляпнул «два года»! Это же все равно, что прямо представиться: я — гвардеец. Об особенностях нашего метаболизма и так ходит много легенд, но в данном случае медики утверждают, что это правда. Хотя я не знаю ни одного гвардейца, которому пришлось бы проверить утверждение на собственной шкуре. Дольше всего голодала монада Ига Каллепо из второго гвардейского корпуса, но их нашли и сняли с аварийного транспортника всего после девяти стандартных месяцев. К тому же у них был при себе стандартный полевой недельный сухпай, который вполне способен восполнять расходуемые ресурсы организма, находящегося в медитативном состоянии, на протяжении пяти месяцев. Что с учетом посменного дежурства дает уменьшение фазы пищевого дефицита вообще до четырех с половиной месяцев.
Старший лейтенант уважительно качнул головой:
— Да уж, сколько вы знаете…
Я дружелюбно усмехнулся. Я знаю гораздо больше, молодой человек, но вам пока сообщать об этом не собираюсь. Кстати, интересные у них тут бутерброды. Хлеб из смеси ржи и пшеницы, очень похожий на тот, что подается в наших ресторанах на День тезоименитства, а сверху нечто соленое, белого цвета, на вкус напоминающее концентрированный жир. Да и по реакции организма ясно, что вещь очень калорийная. Съел всего два, а голова уже заметно потяжелела. Чувствуется отток крови к желудку. Похоже, мне предложили продукты из специального пайка, предназначенного для быстрого восстановления ресурсов ослабленного организма?
— Ну вам теперь отдохнуть надо, товарищ коминтерновец, — спохватился старший лейтенант, когда бутерброды и тии-чаек закончились, — к тому же, — он не смог сдержать зевок и прикрыл рот ладонью, — это мы привычные к ночной работе, а вам, наверное, уже и спать хочется?
Отдыха мне не требовалось. Судя по результатам экспресс-диагностики, которую я провел, попивая чаек, мой организм находился в отличном состоянии. Не учитывая, конечно, синяка на правой скуле, возникшего в результате удара, благодаря которому я и очнулся. Но повреждение периферийных тканей лица не было тем фактором, который стоило принимать во внимание. Тем более что заживление уже шло, и через пару часов от синяка не должно было остаться ни малейшего следа. Однако собранную за этот час информацию стоило обдумать и систематизировать. Поэтому я согласно кивнул.
— Спасибо. Не помешало бы.
— Я бы вам постелил поудобнее, но пока белья взять неоткуда, да и не могу я вас из камеры перевести. Вот начальник в понедельник появится, тогда и… — Старший лейтенант виновато улыбнулся.
— Ничего страшного, — успокоил я его, поднимаясь, — не все ли равно, где спать?
— Это точно, — на его лице явно проступило облегчение. Похоже, он очень опасался, что я начну его психологически прессовать и, как говорится, качать права.
— Панасенко, Баля!..
Спустя несколько секунд дверь отворилась, и в проеме нарисовались эти двое из ларца. Причем с лица они действительно были одинаковы. Оба круглолицые, уже слегка лысоватые, с крупными, мясистыми губами и носами картошкой. Только один, которого старший лейтенант называл Баля, был белолиц и конопат, а лицо второго было загорелым.
— Баля, прибери тут. Панасенко, проводишь товарища коминтерновца в его камеру. И брось туда шинель, даже пару брось!..
— Слухаю, товарищу старший лейтенант, — гулко отозвался Панасенко. (Голоса у них все-таки были разные…)
Камера оказалась точно такой же каморкой, как и та, в которой я очнулся. Единственная разница заключалась в том, что прямо под окном стояло помятое металлическое ведро, запах, шедший из него, не вызывал сомнений в его предназначении, а к стене была прикреплена во всю ее длину деревянная, обитая железом полка. Она была зафиксирована в закрытом состоянии грубой железной щеколдой, запертой на примитивный висячий замок.
— Я зараз, — суетливо отозвался Панасенко и, протиснувшись мимо меня, загремел ключами, а затем торопливо откинул полку, которая повисла на двух вполне прочных на вид цепях. Да уж!.. Получившееся ложе сложно было считать образцом комфорта. Любящие судиться со всеми подряд жители сектора Атлантис, буде предложить им отдохнуть на подобном, пожалуй, тут же выставили бы счет муниципалитету или местному правительству (кто его знает, в чьем ведении тут находятся тюрьмы) за «применение бесчеловечных пыток». Но выбирать особо не приходилось. К тому же гвардейцам, бывает, случается отдыхать и в гораздо более сложных условиях. Так что я спокойно вошел внутрь.
