подготовив полторы сотни заготовок для игл. Хорошенько острогав, я воспользовался углями костра, чтобы их тщательно обжечь. Так что когда мои подчиненные закончили хлебать наваристый бульон (мясо и гущу я трогать категорически запретил: в таком состоянии их скорее всего просто бы вырвало), у меня уже все было готово.
— Так, теперь всем обнажиться по пояс, снять сапоги и сесть вокруг меня полукругом на колени, — приказал я.
Все, охая, постанывая и матерясь сквозь зубы, выполнили команду и уселись вокруг идиота, который довел людей до такого состояния и все никак не может успокоиться.
— Сейчас я сделаю кое-что с каждым из вас. После этого вы должны постараться полностью очистить свою голову от каких бы то ни было мыслей и попытаться расслышать музыку. — Я сделал паузу, ожидая вопрос.
И он последовал:
— Какую музыку?
— Какую услышите. Она непременно будет. Только, чтобы ее услышать, нужно постараться, понятно?
Сил на ответ ни у кого не было. Поэтому все просто промолчали. Я взял подготовленные иглы и присел на корточки перед Иванюшиным.
— Закрой глаза, — попросил я его.
Он послушно смежил веки. Я взял двадцатисантиметровую иглу и быстрым, но плавным движением загнал ему в левую ноздрю. Все вокруг в ужасе ахнули. Иванюшин испуганно открыл глаза.
— Иглу чувствуешь? — спросил я его.
Он скосил глаза на маленький кончик, торчащий из ноздри, и попытался кивнуть, но двадцатисантиметровый деревянный штырь ему помешал. Поэтому он, судорожно сглотнул и прошептал:
— Да-а…
— Больно?
Иванюшин несколько мгновений прислушивался к своим ощущениям, а затем удивленно ответил:
— Не-ет…
— И дальше больно не будет, — успокоил я его. — Подними правую руку и максимально растопырь пальцы.
Иванюшин послушно выполнил сказанное. Я быстрыми движениями загнал ему две иглы между указательным и средним пальцем и между мизинцем и безымянным. В последний момент Иванюшин попытался дернуться, но я был начеку и не позволил ему этого.
— И как, больно? — снова спросил я.
Иванюшин снова прислушался к ощущениям и опять удивленно ответил:
— Нет.
— Я же сказал, что не будет. А теперь — лучше закрой глаза. Так и тебе будет спокойнее, и мне легче.
Воткнув еще тринадцать иголок, я приготовил последнюю и спросил:
— Помнишь, что надо делать?
— Что? — переспросил Иванюшин.
Я терпеливо повторил еще раз:
— Полностью очистить свою голову от каких бы то ни было мыслей и попытаться услышать музыку. Понял?
— Да… а зачем это, товарищ командир?
— Завтра объясню, — отрезал я и вогнал ему последнюю иглу. Иванюшин обмяк.
Я протянул руку и проконтролировал пульс. Он был хороший — глубокий, мерный, ударов сорок в минуту. То, что надо…
Когда я закончил с последним бойцом и поднялся на ноги, девушка испуганно, но и где-то разочарованно уставилась на меня.
— А… я? Мне вы не будете это делать?
Я качнул головой.
— Нет. Тебе пока рано.
— А что это?
— Акупунктура.
Она замерла, запоминая неизвестный термин, а потом шепотом повторила его. Очень полезный навык, надо сказать.
— Ладно, у нас еще много дел. Нам надо сварить вторую порцию похлебки.
— А мясо от первой куда девать? — спросила она, с готовностью поднимаясь на ноги. А ведь девочка также получила сегодня очень нехилую для нее нагрузку. Просто молодец!
— Разложи по котелкам. Им после того, как закончат, жрать будет хотеться просто зверски.
— А можно будет? — уточнила она, памятуя о моем запрете на твердую пищу.
— Потом — да, — отозвался я.
Иглы из моих орлов я извлек через двадцать пять минут. На первый раз этого времени должно быть достаточно. Иванюшин, которого я освободил от игл первым, очнулся, когда я вытаскивал иглы из Головатюка. С минуту он смотрел на процесс таким спокойно-отрешенным взглядом, который всегда бывает у человека сразу после медитации, а затем перевел взгляд на Гарбуза и Кабана, все еще напичканных иглами, и вздрогнул.
— Это я тоже таким же… утыканным был? — тихо прошептал он.
— Да, — отозвался я, продолжая работать. — Есть хочешь?
Этот вопрос включил ощущения, и Иванюшин едва не застонал от того, как у него засосало в животе.
— Да!..
— В котелке мясо. Ешь, сейчас можно, а потом еще зачерпнешь в котле похлебки.
Иванюшин шустро вскочил на ноги и порскнул к своему котелку. Быстро умяв все, что там было, он навалил себе еще и, уже усаживаясь на прежнее место, внезапно замер, прислушавшись к себе, и удивленно вскрикнул:
— Ух ты! Будто новенький! Как выспался.
И все остальные, которые уже тоже очнулись и находились в разной стадии того же процесса, что и Иванюшин, замерли, прислушиваясь к своим ощущениям. А потом развернулись и удивленно уставились на меня.
— Пока еще не совсем, — добродушно усмехнувшись, качнул я головой. — Вот выспитесь, тогда действительно будете даже не как, а действительно во многом новенькие. Тогда и поговорим. А пока — всем быстро есть и спать!
— А охранение? — встревоженно поинтересовался Головатюк.
— Сегодня я в охранении, — успокоил его я…
На следующий вечер, когда я начал работать с иглами, девушка тихонько подобралась поближе и впилась глазами в мои пальцы. Я специально чуть замедлил и немного более тщательно отфиксировал движения, а когда вонзил первую иглу в Кабана, как и вчера ставшего последним, остановился и, повернувшись к ней, спросил:
— Внимательно смотрела?
— Да, — серьезно кивнула она.
— Хочешь попробовать?
Кабан дернулся.
— Товарищ командир!..
Я успокаивающе улыбнулся.
— Спокойно, Шабарин, я — рядом, и у нее явно легкая рука. Можешь мне поверить. К тому же я ей пока доверю менее важные точки, — а затем слегка подольстил: — Когда наш отряд увеличится, мне совершенно точно понадобится, помощник. Ну на ком ей еще пробовать, как не на тебе? Остальные же
