Мы бабу лепим, только и всего.О, это торжество и удивленье,когда и высота и удлиненьезависят от движенья твоего.Ты говоришь: — Смотри, как я леплю. —Действительно, как хорошо ты лепишьи форму от бесформенности лечишь.Я говорю: — Смотри, как я люблю.Снег уточняет все свои чертыи слушается нашего приказа.И вдруг я замечаю, как прекраснолицо, что к снегу обращаешь ты.Проходим мы по белому двору,мимо прохожих, с выраженьем дерзким.С лицом таким же пристальным и детским,любимый мой, всегда играй в игру.Поддайся его долгому труду,о моего любимого работа!Даруй ему удачливость ребенка,рисующего домик и трубу.
* * *
— Мы расстаемся — и одновременноовладевает миром перемена,и страсть к измене так в нем велика,что берегами брезгает река,охладевают к небу облака,кивает правой левая рукаи ей надменно говорит: — Пока!Апрель уже не предвещает мая,да, мая не видать вам никогда,и распадается Иван-да-Марья.О, желтого и синего вражда!Свои растенья вытравляет лето,долготы отстранились от широт,и белого не существует цветаостались семь его цветных сирот.Природа подвергается разрухе,отливы превращаются в прибой,и молкнут звуки — по вине разлукименя с тобой.
Мотороллер
Завиден мне полет твоих колес,о мотороллер розового цвета!Слежу за ним, не унимая слез,что льют без повода в начале лета.И девочке, припавшей к седокус ликующей и гибельной улыбкой,кажусь я приникающей к листку,согбенной и медлительной улиткой.Прощай! Твой путь лежит поверх меняи меркнет там, в зеленых отдаленьях.Две радуги, два неба, два огня,бесстыдница, горят в твоих коленях.И тело твое светится сквозъ плащ,как стебель тонкий сквозь стекло и воду.Вдруг из меня какой-то странный плачвыпархивает, пискнув, на свободу.Так слабенький твой голосок поет,и песенки мотив так прост и вечен.Но, видишь ли, веселый твой полет