Беппо

Венецианка хороша доныне:
Глаза как ночь, крылатый взлет бровей,
Прекрасный облик эллинской богини,
Дразнящий кисть мазилки наших дней.
У Тициана на любой картине
Вы можете найти подобных ей
И, увидав такую на балконе,
Узнаете, с кого писал Джорджоне,[3]

XII

Соединивший правду с красотой.
В дворце Манфрини есть его творенье:[4]
Картин прекрасных много в зале той,
Но равных нет по силе вдохновенья.
Я не боюсь увлечься похвалой,
Я убежден, что вы того же мненья.
На полотне — художник, сын, жена,
И в ней сама любовь воплощена.

XIII

Любовь не идеальная — земная,
Не образ отвлеченной красоты,
Но близкий нам — такой была живая,
Такими были все ее черты.
Когда бы мог — ее, не рассуждая,
Купил, украл, забрал бы силой ты…
Она ль тебе пригрезилась когда-то?
Мелькнула — и пропала без возврата.

XIV

Она была из тех, чей образ нам
Является неведомый, нежданный,
Когда мы страстным преданы мечтам
И каждая нам кажется желанной,
И, вдруг воспламеняясь, по пятам
Мы следуем за нимфой безымянной,
Пока она не скрылась навсегда,
Как меж Плеяд погасшая звезда.[5]

XV

Я говорю, таких писал Джорджоне,
И прежняя порода в них видна.
Они всего милее на балконе
(Для красоты дистанция нужна),
Они прелестны (вспомните Гольдони[6])
И за нескромным жалюзи окна.
Красоток тьма, — без мужа иль при муже,
И чем они кокетливей, тем хуже.

XVI

Добра не будет: взгляд рождает вздох,
Ответный вздох — надежду и желанье.
Потом Меркурий, безработный бог,
За медный скудо[7] ей несет посланье.
Потом сошлись, потом застал врасплох
Отец иль муж, проведав, где свиданье.
Крик, шум, побег, и вот любви тропа:
Разбиты и сердца и черепа.