собака, задрала корму. Был бы корабль всамделишным псом, и были бы сами, точно капли, – разлетелись кто куда. А и разлетелись.
Верна в ужасе зажмурилась, сильным рывком обоих швырнуло вперед, к носу, не покатилась только потому, что Сивый держал. На заду съехали. Точно меж двумя валунами ладья попала, нос прищемило, а тут еще волны в корму наддали… Верна будто конец мира увидела, глаза широки, рот раскрыла, только крик в горле застрял.
Корма задралась выше дальнокрая, чудовищные волны бьют-перехлестывают, корабль от каждого удара сотрясается. Борта затрещали, ровно обхватили красавицу ладью огромными клещами и давят, как орех. Сколько народу на ладье было, всех вперед швырнуло. Катились на нос друг по другу, грозили смять, раздавить, и только Сивый остался недвижим. Верна замерла на самом носу, руки держала на животе, смотрела в серое от напруги лицо Безрода и шептала:
– Не дай, не дай…
Сивый, разбросав руки в стороны, упирался в борта, сзади навалилась беспомощная дружина, трое… пятеро… десять… копошатся, ищут опору, а встать не можется.
– Сомнут, – прошептала Верна, холодея. – Сомнут!..
Безрод прикусил губу, под глазом остервенело забило, мокрые вихры прилипли ко лбу.
Держит…
Будто на качели попали, нос ушел вниз, корму задрало, и продолжает задирать. Еще чуть – захлестнет, затопит.
Держит…
Плечи должны были оторваться, жилки лопнуть, кости треснуть.
Держит…
Оглушительно треснули борта, и ладья скользнула вниз по каменным салазкам еще на несколько саженей. Нос захлестнуло, Верну мгновенно залило водой, почти немедленно исполинский вал опрокинул корабль, и Безрод, скрипя зубами, прикрыл глаза…
Куда все делось? Где сизо-черное небо, куда умчалась буря, кто утихомирил волны, и те, ровно дворняги, пригладили шерсть, зализали берег, словно подставленную руку? Безрод вытащил на берег своего пятого. Голова разбита, стонет, кривится, но жить будет. Еле оторвал от доски, пальцы бедняге свело. Все, больше никого в море не осталось, вытащили всех. Семерых недосчитались… восьмая Верна. Губчик и Тенька сами выбрались. Устал.
Лежал на спине, щурясь, таскал глаза по лазоревым воздусям и постанывал – руки трясло и сводило, плеч не чувствовал. Одежда высохла на жарком солнце почти немедленно.
– Где это мы? Никак Скалистый?
Кивнул. Восточный берег Скалистого острова.
– Вот ведь угораздило! – ругнулся кормщик, он выжил. – И как мы отсюда, а?
– Как-нибудь, – хрипнул Безрод. – Луки спасли, дичь набьете. Леса кругом.
– А ты?
– Чернолесская пристань там, – вместо ответа показал на запад, вдоль берега. Поднялся на тряские ноги, зашатался. Подозвал Теньку, влез в седло.
– Далеко собрался?
Оглянулся. Парни приходят в себя, обломки ладьи прибило к берегу, всякоразное полезное нашлось – луки, оружие, припас.
– У крепости буду ждать.
Солнце палило нещадно, будто виноватилось за недавнюю бурю. Совлек рубаху, повязал на голове, подол, точно бармица, лег на плечи. Все стояло перед глазами лицо Верны, за миг до того, как ее накрыло, – взгляд испуган, все поняла, немо попрощалась…
– Бего-о-ом! – рявкнул Сивый и хлопнул Теньку по шее.
Остановил жеребца только в знакомых пределах. Спешился, привязал коня к дереву подошел к скалам. Взял зубами нож и сиганул в море с высокого обрыва.
Скальная расщелина открылась и впустила, будто зачарованная дверь. Вплыл под каменный свод и шел, отгребая воду в стороны, как лягушка. Выбрался на каменную приступку и осторожно двинулся вперед по склизким глыбам, помогая себе руками. Едва под ногами мало-мальски выровнялось, распрямился, нашел в скале провал и ступил в темный ход.
Впереди темноту беззастенчиво избивал солнечный свет, вливаясь через расщелину в своде. Сивый, поджав губы, замер «на пороге», тяжело сглотнул. Под расщелиной, прямо в столбике света лежала Верна, смотрела на скальный ход полуприкрытыми глазами и обессиленно тянула губы в улыбку. Одежды перепачкались кровью – да и ладно с тряпками, в таком деле по-другому не бывает, – на руках покоился младенец и тихо сопел.
– Чихнет, – буркнул Сивый, подходя. – Расщекочет солнце нос, и чихнет. Сам такой.
– Пусть чихает, – прошептала Верна. – Пусть.
Новорожденный смешно чихнул. Безрод устало опустился рядом, положил руку Верне на лоб.
– Глаза прикрой.
Смежила веки и, проваливаясь в отдохновенное забытье, бормотала:
– Я его не знаю… не знаю… никогда не видела… не было, не было, а потом появился… будто в расщелину упал… здоровенный такой…
– Спи, – шепнул Безрод и, забирая младенца, дунул жене в лицо. – Сил набирайся.
Верна, прикрыв золотое обручье ладонью, подтянула колени к груди и уснула на камнях, словно почивала на мягких шкурах. Сивый поднес малыша к лицу, потянул носом, улыбнулся.
– Значит, глупо выгляжу?..
Стюженю и Ясне виделся один и тот же странный сон – будто смотрит кто-то, пристально, холодно, аж глаза слезятся. Все в дымке, в тумане, где-то впереди угадывается человек, а потом будто раздернуло дымчатое покрывало ветром. Стоит Безрод, молча таращится и будто наплывает, больше становится. Или самих утягивает в глаза Сивого, точно в омуты…
– Ладью! На Скалистый! Быстрее! – Стюжень поднял Отваду ни свет ни заря.
– Что там?
– Безрод!
– Моряя ко мне! Или Гюста! Кого найдете раньше!
Отроки только пятками засверкали. Уже во дворе верховный столкнулся с ворожеей, все понял, обнадежил:
– Уже отходит ладья. Заберут…
– Куда теперь?
Сидели на заднем дворе, то памятное бревно не убрали, так и осталось. Щурились на солнце, глядели на море. Безрод пожал плечами.
– На Скалистом дом подниму.
– Заставу восстановишь?
– Злое место. Люди там не смогут. В лесу.
– Ну и жара! Пекло!
Сивый поджал губы, усмехнулся.
– Макушка лета. Самая знойная пора.
Ворожец только и спросил:
– В пещере?
– Да.
Помолчали.
– А чем плоха застава в лесу?
Стюжень как будто ослышатся, поиграл бровями:
– В лесу?
– Лес черный, могучий, место закрытое. Все и всех увидим, самих – нет.
Верховный в упор уставился на Безрода. Тот спрятал глаза в землю, смотри, если охота.
– Аж дух перехватывает от твоей наглости! Но ведь – самое странное – может получиться!
