возвращенцами Последней Надеждой.
– И добро с тем, – шепнула Верна, возвращаясь в бытие. – Быстрее выступим, быстрее кончится.
Выползла наружу, щурясь от солнца. Самый день, парням бы валять друг друга, а нет никого на площадях и внутренних двориках. Завтра выступать в поход, народ и готовится – отсыпается, правит клинки, доводит до ума прочее снаряжение.
– Лошадей что-то не вижу. – На площади перед левой башней, если смотреть на крепость с подъездного мостка, Верна присела на каменную скамью, застеленную волчьей шкурой. – Не пешком же топать?
– В утренних сумерках пригонят. – Пластун лыбился, будто весть о завтрашнем выступлении мигом привела загорельца в доброе расположение духа. А кого из парней не привела? – Табунок на пастбище в горах.
– Все полторы тысячи?
– Разбили, конечно, – усмехнулся. – Ты чего не готовишься?
Хотела буркнуть: «А чего готовиться? Убьют и убьют», но вовремя прикусила язык.
– У меня все готово. А ты?
– Дурью маюсь. Нет бы делом заняться, груши околачиваю, ровно балбес. Мысли накатили. Представляю, как все будет после победы.
– И как?
– Сначала разобьем братцев-князей…
Верна кивнула: «Дальше».
– Потом найду Зазнобу, это моя бывшая.
Ого, становится интересно!
– Взглянуть охота на того ухаря-воеводу, что занял мое место на ложе.
– А потом?
– Его убью. – Пластун блаженно щурился на полуденном солнце. – Ее… не знаю. Может быть, туда же?
– Не бери грех на душу. Что с дуры взять? А как узнал?
– Видел. – Достал нож и закрутил пальцами круговерть, клинок даже видно не стало, только блесткая тень обвила пальцы заломовца. – Уже тут, в княжестве караван встретили, купеческий обоз и дружина в сопровождении. При дружинном воеводе моя дура довеском, целуются, обнимаются.
– Ну ты вспылил…
Пластун усмехнулся.
– Я семь лет цепь грыз не для того, чтобы бесславно сдохнуть. Только спросил кого-то из купеческих, кто такие, и мимо проехал. Даже бровью не повел.
– И кто?
– Воевода братцев-князей с красавицей-женой. Успела, тварюшка, за семь-то лет!
Верна вздохнула. Зачем далеко ходить? Тут рядом сидит дура, ее и кончай. Одна, другая, какая разница? И ведь сидит Пластун, улыбается, и воеводу-соперника прирежет, не поморщится, хотя какой он соперник, так… сменщик при дуре.
– Не брал бы грех на душу, не марался. Каждой тупице по-своему воздастся. Свое получит, не сомневайся.
– Отдам назад отцу-матери, и все дела. На что мне такое добро?
Лишь кивнула согласно. Такое добро в самом деле никому не нужно – отказываются поголовно, хоть дружину собирай из баб-недоделок. Ничего, скоро одной станет меньше, только сделается ли мир чище, добрее?
Встала и пошла себе. Пластуну и одному не скучно, чего мешать хорошему человеку? Вряд ли заметил, что остался на скамье один. Сидит себе весельчак, улыбается солнцу, только упаси кого-нибудь заглянуть ему в голову. Тот, кто не захлебнется потоками воеводиной крови, помрет от страха и ужаса… Дура Зазноба, дура!
Полуторатысячным войском без двух сотен выступили в поход рано утром. С рассветом пригнали лошадей с дальних пастбищ, и Губчик долго обнюхивал Верну, будто нарадоваться не мог, исскучался.
– Посотенно-о-о-о! – рявкнул Залом у самых ворот. – На одного конного промежуток, четверо в ряду – пошли!
Без толкотни и давки две пары конных аккурат укладывались в ширину мостка. Длинной змеей дружина выползла из крепости и, сопровождаемая залихватским посвистом дозорных, засевших на близлежащих высотах, ступила на тропу.
– Ну держитесь, князечки! – прошептал Ворон и хищно оскалился.
Верна оглянулась вокруг. Парни еле сдерживались, их распирало во все стороны, не сцепили бы зубы – полыхали огнем, точно драконы. Лошадям передалось людское нетерпение, редко под кем конек не ходил, оттуда-отсюда слышалось ржание, всхрап и веселая ругань.
– Ты ведь послушный гнедой, – шепнула Губчику на ухо и похлопала, упреждая заразное волнение. – И не станешь взбрыкивать, правда?
– В дне ходу отсюда княжеский поезд, – разнеслось по рядам. – Сопровождает в сокровищницу слитки серебра из рудников. Это и есть наша цель. При нем три тысячи дружинных. Дружина уничтожается, серебро делится на всех.
– …на всех-х-х…
– …на всех-х-х…
– …на всех-х-х… – унеслось вперед, Верна только моргнула вослед известию. Ну куда столько денег? В Ратниковы палаты забрать, что ли? Свое не проела, тут новое забирай!
– Ворон, слышь, Воронок, – дернула за рукав. – Моего Губчика запомни, а?
Тот окатил гнедого изучающим взглядом и воззрился на Верну.
– Ну гнедой и гнедой. Запоминать к чему?
– Если со мной что случится, в переметных сумах деньги. Раздели на троих, ага?
Мрачно кивнул, а не прошло и мгновения – рассмеялся. Где наша не пропадала, гляди веселей.
За полдень сошли с дороги, выставили дозорных и в лесу отоспались. Без малого полторы тысячи восстанут на три полные тысячи, будешь сыт и силен, еще неизвестно, что получится. За семь лет новые волки заматерели, не вдруг даже испугаются.
– Войско бьется надвое, – объясняли сотники задумку людям, – и залегает с двух сторон дороги. Когда дружина братцев-князьков попадает в капкан, разом отпускаем тетивы, потом – рукопашная.
– Друг друга не перестрелять бы. – Старые вояки в сомнении скребли бороды. – Встанем ведь напротив!
– В том месте дорога ниже обочин, – усмехнулся Черный Коготь. – Береженого боги берегут. Их со вчерашнего дня пасет разведка. Тайный дозор, что обозники запустили по сторонам, снимем аккурат перед нападением. Не успеют знак подать.
– Добро!
– По коням! – разнеслось по стану. – Разведчики вернулись! Чисто!
– В толк не возьму, князья просто беспечны или хитры? – Ворон прыгнул в седло и скосился на запад – оттуда шел обреченный на истребление обоз. – Не думают, что нападем, или пакость готовят? Больно подозрительны, сволочи.
– Залом тоже не дурак, а уж братцев изучил вдоль и поперек. – Верну тряхнуло. В животе стремительно рос кусок льда, и кишки будто связало в тугой узел. Началось…
Шесть сотен залегли справа от дороги, шесть – слева, сотня провожала тайный дозор серебряного обоза. Верна стучала зубами. Могла бы – унеслась по дороге бегом во весь дух и бежала, пока сил хватило. Как еще землю под собой насквозь не прожгла? От нетерпения и мандража сводило руки-ноги, ерзала, будто за шиворот колючек насыпали. Парням уж, наверное, много легче. Тут еще свое, бабье, ломай-превозмогай. Ничего, уже недолго осталось.
– Передай по цепи «едут»! – прошептал Серый Медведь с правого боку.
– Едут! Передай по цепи, – прошептала налево, Балестру.
Каждый из воев положил перед собой три стрелы. Ни больше ни меньше. Ровно столько нужно, чтобы
