— Пусть, — упрямилась астра.
— Перечисляю: ты не поехал в Хамаган! Нетопыря недонаблюдал. Была работа по действию гипофиза жирафы, а что сделал ты? Фьюить! Исчез! Знаешь, чем это кончилось? Они взяли отличную жирафу и… и отправили ее к чертовой матери. Чучело они сделали из нее, вот чем все это кончилось! Ты не нас, ты зверье пожалей!
— К черту всех жираф на свете! — раздражительно произнес цветок. — Имею я право жить для себя или нет?
— Но как?
— То есть?
— Вы же бесплотны в этом состоянии, мой молодой друг. Житейски бесплотны.
— Перейду в другое.
Шеф расстроился окончательно.
— Сигурд! Не говори глупости! Это неизвестно как… Тогда все рушится! Сигурд, я… я старик. Я скоро умру. Понимаете? Мне так ценно время, а я ничего не успеваю. Ничего. А нужно так немного: нетопыря и его реакции. Термоглаз змей. Подземная ориентация крота. Кое-что еще. Это ведь и твои, и мои работы, и наши, и всех.
Расстроенный шеф сел на стул, свесил руки, короткие и толстые. На кончике его носа повисла капля пота.
— Жизнь впустую, — бормотал он. — Впустую…
Таня разглядывала шефа словно впервые. Пальцы, сжимавшие платок, были толстые, волосатые, с короткими ногтями. Стариковская толстота была рыхла, она содержала в себе не менее ста кило той плоти, от которой добровольно отказывался Сигурд. Такой милый… Но вот зашевелились морщины, задвигались веки старика. Таня знала, так в шефе проступает таинственный процесс думанья.
— Сигурд, — начал он. — Ты извини, я погорячился.
— Принимаю, — произнес голос, но из пространства. Астра обвисла всеми лепестками. Сигурд принес ее (»Значит, не так уж он бесплотен», — догадалась Таня), а сам витал где-то в комнате. Должно быть, у открытого окна.
«Как бы шеф не закрыл его», — забеспокоилась Таня (она перехватила его косой взгляд).
И пронесся торжествующий голос Сигурда:
— А я на подоконнике… Сижу и свесил ноги. Черным цветом вы подумали, шеф, черным. Но поздно.
— Я думал об этом с самого начала, — обиженно пробормотал шеф. — Но что это могло дать?
— Правильно. Ничего!
— Поэтому я приглашаю вас серьезно говорить со мной, Сигурд. Она тоже будет, она может спорить со мной. Вы согласны, Таня?
Она кивнула.
— Сигурд, вы и сейчас единственны и долго будете единственны. Вы — главная исследовательская сила нашего института.
— Это говорит старая лиса.
— Так говорили мне физики и психофизиологи, и вы знаете это. Раз! Второе — мы связаны, мы две стороны одного дела — науки познания. Третье — сейчас ей кажется, что она любит вас или собирается полюбить. Поверьте мне, в ней говорит молодость, пышущая хорошими намерениями, молодость, стремящаяся к необычному. А что может быть необычнее вас? Космонавты приелись. Инопланетные?.. Где они? И вдруг такой человек! Молодой! Совершающий путь в непознаваемое! В глубины! Всякая влюбится. Но, возвратясь в обычное состояние, вы станете как все. И она найдет людей интереснее вас, потому что вы человек увлеченный. А женщины недолго любят витающих мужчин, поверьте мне. Мы часто шутим на популярные темы, но женщина (простите меня, Таня) — это земля, прекрасная, дающая жизнь земля.
— Никодим Никодимыч! — воскликнула Таня.
— И сам знаю, что я Никодим Никодимыч! — отмахнулся шеф. — Сигурд, верь мне. Уйдя из всепроникающего состояния, ты будешь несчастен, станешь томиться, поедом есть жену и детей. Почему? Да потому, что твоя жизнь — это искусство, приключение, сокровище. Ты не простишь ни себе, ни ей, что потерял его. Кроме того, ты ведь… Помни — машина… она ждет.
— Я могу сказать одно, — вмешалась Таня. — Сигурд, вы мне нравитесь именно таким.
— Спасибо, — голос Сигурда приобрел холодный оттенок. И шеф обидно ухмыльнулся, моргнул ей веком левого глаза.
— Сами видите, Сигурд, у этой особы любовь к вам сидит не в сердце, а в голове. Сердце — алогичная штука, ей-ей…
Таня вспыхнула. Ей вдруг стало так совестно, так совестно. Она откинулась лицом в руки, и в темноте сжатых глаз, вдруг расцветившейся узорами, она поняла — их разговор был недостойный… Шеф коснулся ее сердца. «Этими толстыми руками, волосатыми пальцами!.. И вообще, что это все мужчины вдруг заговорили о любви? Что они понимают?»
Когда Таня отняла руки от лица, шеф осторожно прикрывал окно. Он опускал створку, придерживая ее рукой. Выглядел заботливым толстым папашей.
— Вы можете простудиться, здесь сильный сквозняк, — говорил он, не глядя на Таню. — Мы обо всем с ним договорились… мысленно. Я поднапрягся и понял его, вполне. Я дал ему две недели отпуска на устройство и так далее… Одним словом, не сердитесь на меня, я защищал достояние нашего коллектива, а вы — только свое. Мой совет: защищайтесь! Боритесь! А лучше бросьте-ка все это. Право, бросьте!.. А?.. Я как отец… — И он пошел, тяжело потянул за собой ноги.
Таня увидела, что при всей официальности его черного пиджака и черной бабочки обут он был в домашние туфли в форме ржаных лепешек. И цвет их тот же.
Из ушей его торчали одинокие седые волосики.
Она проснулась глубокой ночью, и потянулась сладко, и зевнула, говоря: «А-а-а…»
В кресле, напротив, сидел Сигурд и смотрел на нее. В позе его было что-то от рабского поклонения.
— Пришел… Пришел-таки, — заговорила Таня. — Вы мне снились приятно синим, сходящим из туч, весь в молниях. Тучи, молния, гром…
— Космос… молния, тучи… — повторил Сигурд. — Эффектно. А синим я могу стать, если хотите.
И он стал вполне синим, расцветкой похожим на Танино шерстяное платье. Правда, в его синеве проглядывал фосфор, легкое и все время перебегающее мерцание. Оно рождалось в груди и бежало к голове, к плечам.
— Годится расцветка? — спросил он. — Если не устраивает, могу принять любую другую. Что хотите — оранжевый?.. зеленый? Весь спектр в вашем распоряжении. Заказывайте.
Таня произвела опыт с оранжевым цветом и напугалась. Пришлось пить холодную воду.
— Как вы это делаете? — спросила она. — Расскажите.
(»Я, наверно, ужасно растрепана», — подумала она.)
— Делаю?.. А знаете, я могу проникнуть во все, могу стать видимостью всего. Не могу стать вами, этого мне не дано. А если нужен цветок, зверь или еще кто-нибудь, то приказывайте, исполню.
— Станьте пионом, — попросила Таня.
— Пион, этот распутный, с нехорошими желаниями цветок? Пожалуйста!
И в кресле засветился розовый пион. Он был прислонен к ручке кресла и покачивался слегка. Таня протянула руку, но отдернула ее.
— И все же, с какой вы планеты? — интересовалась Таня. — И отчего не было сообщения о вашем прибытии?
— Вот, — сказал Сигурд и выпятил губу. — Свихнулись на космосе. Им проще предположить, что я с другой планеты, чем заинтересоваться, как стать таким. Или гипноз, или планета, два варианта. Шеф очень неглупый человек, но знали бы вы, какую чепуху он говорил при первом нашем знакомстве. Мы посмеялись… Но он удивительно быстро опомнился, а хватка у него, скажу вам, железная. То, что не для себя делает, придает ему дополнительную цепкость.
