Кэрри

алтарем. Здесь на столе, покрытом шелком с вышивкой, лежал крест. По обеим сторонам от него стояли белые свечи. За ними раскрашенные изображения Христа и его апостолов. А справа — самое ужасное место, темная пещера, где гасла любая надежда, любое противление Божьей — и маминой — воле. Дверь чулана словно в насмешку стояла открытой. Внутри, под жуткой синей лампой, которая никогда не выключалась, висела репродукция Дерро по впечатлениям знаменитой проповеди Джонатана Эдвардса «Грешники в руках разгневанного Бога».

— И было второе проклятье. Проклятье Деторождения, и Ева родила Каина в муках и крови.

Даже не дав Кэрри подняться, она волоком подтащила ее к алтарю, где они обе упали на колени, и мама крепко схватила дочь за руку.

— А за Каином Ева родила Авеля, поскольку не очистилась еще от Греха Сношения, и потому Господь наложил на нее третье проклятье. Проклятье Убийства. Каин поразил Авеля камнем. И все-таки ни Ева, ни дочери ее не очистились от греха, и на их грехах основал Хитрый Змей свое царство разврата и мерзости.

— Мамочка! — кричала Кэрри. — Мама, ну послушай, пожалуйста. Я не виновата!

— Преклони голову! — твердила мама. — И будем молиться.

— Ты должна была мне сказать!

Мама с силой опустила тяжелую руку на затылок Кэрри — за этим движением, чувствовались все одиннадцать лет, что она провела, таская тяжелые тюки с бельем и двигая тележки с мокрыми простынями. Голова Кэрри мотнулась вперед и ударилась об алтарь так, что задрожали свечи, а на лбу осталась красная отметина.

— Помолимся же, — сказала мама мягко, но непреклонно.

Плача и хлюпая носом, Кэрри склонила голову. Под носом словно маятник раскачивалась длинная сопля, и она

(боже если бы у меня был пятицентовик за каждый раз когда она заставляла меня здесь плакать)

стерла ее рукавом.

— Боже милостивый, — затрубила мама, откинув назад голову, — помоги этой грешной женщине рядом со мной узреть греховность ее возраста и ее жизни. Покажи ей, что, будь она безгрешна, на нее никогда не пало бы Проклятье Крови! Возможно, она совершила Грех Похотливых Мыслей. Возможно, она слушала по радио рок-н-ролл. Возможно, ее искушал Антихрист. Покажи ей, что это твоих мстительных, но добрых рук работа и…

— Нет! Пусти меня!

Кэрри попыталась встать, но мамина рука, крепкая и безжалостная, как стальные кандалы, вернула ее на колени.

— …и что это твое знамение, и что отныне она должна идти прямой дорогой, иначе не миновать ей мук в геенне огненной. Амен. — Она взглянула на дочь своими блестящими, огромными из-за очков глазами и добавила: — А теперь иди в чулан.

— Нет! — Кэрри почувствовала, как от страха у нее сперло дыхание.

— Иди в чулан. И молись. Моли Господа о прощении за твои грехи.

— Я не грешила, мама. Это ты согрешила. Ты не предупредила меня, и все надо мной смеялись.

Ей снова показалось, что в маминых глазах мелькнул страх, но он исчез так же быстро и беззвучно, как зарница. Мама принялась силой заталкивать Кэрри в чулан, залитый мертвенным голубым светом.

— Молись Господу, и грехи твои будут прощены.

— Мама, пусти меня сейчас же.

— Молись, женщина.

— Я опять вызову камни с неба!

Мама замерла.

Казалось, на мгновение она даже перестала дышать. А затем ее рука сдавила шею Кэрри и продолжала давить до тех пор, пока у нее перед глазами не поплыли красные огненные шары. Мысли смешались и затерялись где-то вдали.

Одни только огромные мамины глаза маячили перед лицом Кэрри.

— Дьявольское отродье! — прошептала мама. — И за что только мне такое проклятье?

В смятении Кэрри пыталась отыскать у себя в памяти что-нибудь достаточно сильное, обидное, чтобы выразить свою ненависть и муку, свой стыд и страх. Ей казалось, будто вся ее жизнь сошлась в одно это жалкое забитое мгновение протеста. Глаза безумно таращились на мать, заполненный слюной рот широко открылся…

— СТЕРВА! — выкрикнула она.

Мама зашипела, как ошпаренная кошка.

— Грех! Великий грех! — произнесла она и принялась колотить Кэрри по спине, по шее, по голове, заталкивая ее в чулан.

— Е…НАЯ СТЕРВА! — снова выкрикнула Кэрри.

(вот так ей вот так ведь конечно она делала «это» а как иначе у нее появилась я так ей)

Она влетела головой вперед в чулан, ударилась о стену и в полубеспамятстве упала на пол. Дверь за ней захлопнулась, повернулся ключ.

Кэрри осталась наедине с маминым разгневанным Богом.

На залитой голубым светом картине огромный бородатый Иегова швырял истошно кричащих людей сквозь облачную бездну в пучину огня. Под ним пробирались сквозь адское пламя мерзкие черные фигурки, а на пылающем троне восседал с трезубцем в руках сам Черный Человек. Тело у него было человеческое, но с заостренным хвостом и головой шакала.

На этот раз я не сломлюсь.

Но конечно же, она не выдержала. Прошло шесть часов, но в конце концов Кэрри расплакалась и стала звать маму, чтобы та открыла дверь и выпустила ее из чулана. В туалет хотелось ужасно. А Черный Человек ухмылялся своей шакальей пастью, и в его красных глазах светилось полное понимание всех тайн женской крови.

Через час после того, как Кэрри начала звать маму, та выпустила ее из чулана, и Кэрри опрометью бросилась в туалет. Но только теперь, спустя три часа, склонившись, словно в покаянии, над швейной машинкой, Кэрри вспомнила замеченный тогда в глазах матери испуг и, кажется, поняла, в чем дело.

Мама не раз запирала ее в чулане, случалось даже, на целый день — например, когда Кэрри украла колечко за сорок девять центов в магазинчике Шубера, или когда она нашла у нее спрятанную фотографию Бобби Пикетта. Однажды Кэрри даже потеряла сознание от голода и запаха мочи. Она никогда, никогда даже не спорила с мамой. А сегодня сказала Грязное Слово. И тем не менее мама выпустила ее почти что сразу…

Вот. Платье готово. Кэрри убрала ногу с педали и, подняв платье на руках, окинула его взглядом. Длинное. Отвратительное. Она тут же его возненавидела.

И она знала, почему мама ее выпустила.

— Можно я пойду спать, мама?

— Да. — Она даже не подняла голову от салфетки.

Кэрри повесила платье на руку и посмотрела на швейную машинку. Педаль сама пошла вниз. Иголка запрыгала туда-сюда, замелькали крохотные стальные отблески. Шпулька зажужжала, потом рывком пошла. Колесо сбоку тоже начало вращаться.

Мама вскинула голову, широко раскрыв глаза. Плетеный рисунок по краю салфетки, удивительно сложный и в то же время строгий и точный, вдруг распался.

— Просто убираю нитку, — тихо сказала Кэрри.

— Иди спать, — коротко сказала мама, и в глазах ее снова промелькнул страх.

— Да, (она боялась что я сорву дверь чулана с петель)

мама.

(и я думаю что смогла бы да думаю смогла бы)