Кении, ухмыляясь, скармливал свиньям остатки картофельных чипсов из пакета и ласковым тоном приговаривал:
— Все нормально, хрюшечки, все нормально. Сейчас дядя Билли даст вам по мозгам, и вам уже не нужно будет бояться ядерной войны.
Он почесывал им по очереди щетинистые шеи; свиньи продолжали жевать и тихо удовлетворенно похрюкивать.
— Ну ладно, к делу, — сказал Билли и взмахнул кувалдой.
Звук удара живо напомнил ему тот случай, когда они с Кенни сбросили с переезда Кларидж-роуд на проходящее внизу шоссе тыкву. Свинья повалилась замертво, язык высунут, глаза все еще открыты, на пятачке — прилипшие чипсы.
Кенни захихикал.
— Даже не мяукнула.
— Быстро, Лу, — приказал Билли.
Брат Кенни пролез между перекладинами за изгородь, задрал свинье голову — взгляд ее застывших черных глаз словно впился в повисший на небе серп луны — и полоснул ножом.
Кровь хлынула сразу же, неожиданно мощным потоком. Полетели брызги, и парни у изгороди, чертыхаясь, отскочили назад.
Билли наклонился и поставил ведро. Оно быстро наполнилось, и он отставил его в сторону. Когда поток крови иссяк, второе ведро заполнилось лишь наполовину.
— Еще одну, — сказал Билли.
— Боже, Билли, — простонал Джекки. — Может, уже хв…
— Еще одну, — повторил он.
— Хрю-хрю-хрю, — позвал Кении, ухмыляясь и хрустя пустым пакетом от чипсов.
Спустя несколько секунд вторая свинья вернулась к ограде. Снова просвистела в воздухе кувалда. Когда второе ведро наполнилось, они отпустили голову, и кровь потекла на землю. В воздухе стоял резкий, отдающий медью запах. Только тут Билли заметил, что чуть не до локтей перепачкался в крови.
Пока он нес ведра к багажнику, у него в мыслях зародилась и окрепла некая символическая связь. Свиная кровь… Отлично… Крис была права… Просто замечательно… Все становится на свои места…
Свиная кровь для свиньи.
Он установил ведра в ящик с толченым льдом и захлопнул крышку.
— Поехали.
Билли сел за руль, отпустил ручной тормоз. Остальные пятеро уперлись в багажник, поднажали, и машина, бесшумно развернувшись, поползла мимо хлева к гребню холма напротив дома Генти.
Когда она уже сама покатилась вниз по склону, все быстро перебежали вперед и, отдуваясь, забрались в кабину.
Машина катила все быстрей и быстрей, и на повороте от фермы их даже чуть занесло. У подножия холма Билли наконец включил коробку передач и нажал газ. Мотор чихнул и ворчливо вернулся к жизни.
Свиная кровь для свиньи. Да, отлично придумано, ничего не скажешь. Просто бесподобно. Билли улыбнулся, и Лу Гарсон с удивлением почувствовал вдруг в душе шевеление страха. Он не мог припомнить ни одного случая, когда Билли Нолан улыбался. Даже по рассказам других.
— А на чьи похороны свалил старик Генти? — спросил Стив.
— Матери, — ответил Билли.
—
Кении снова засмеялся, и в ночной тьме, настоянной на терпких запахах приближающегося лета, долго разносилось его визгливое хихиканье.
Часть вторая
Ночь выпускного бала
В первый раз Кэрри надела платье утром 27 мая, в своей комнате. К платью она купила специальный бюстгальтер, который поддерживал грудь (хотя ей это не особенно было нужно), но оставлял верх открытым — в нем она даже чувствовала себя как-то по-другому: смущение уступало место непокорной радости, однако не уходило совсем.
Платье было почти до пола, внизу — свободное, но на поясе приталенное. Кэрри всем телом, привыкшая только к хлопку и шерсти, ощущала льнущую к коже незнакомую, богатую ткань.
Длина, похоже, нормальная — или по крайней мере, будет, если надеть новые туфли… Кэрри надела туфли, поправила вырез и подошла к окну. В стекле отражались лишь раздражающе-бледные очертания ее фигуры, но все казалось в порядке. Позже, может быть, она…
Дверь у нее за спиной отворилась с едва слышным щелчком, и Кэрри повернулась лицом к матери.
Та собралась на работу. На ней был белый свитер. В одной руке она держала плоскую черную сумочку, в другой — Библию, принадлежавшую отцу Кэрри.
Они замерли, глядя друг на друга, и Кэрри невольно выпрямилась, стоя в падающих от окна лучах утреннего весеннего солнца.
— Красное… — пробормотала мама. — Я так и знала, что будет красное.
Кэрри промолчала.
— Я вижу твои «мерзостныеподушки». И все увидят. Они будут разглядывать твое тело, а Святая Книга гласит…
— Это моя грудь, мама. У каждой женщины есть грудь.
— Сними это мерзкое платье.
— Нет.
— Сними, Кэрри. Мы вместе пойдем вниз и сожжем его в печи, а затем вместе будем молить Господа о прощении. Мы раскаемся… — В глазах у нее появился дикий фанатичный блеск, как случалось каждый раз, когда ей казалось, что Господь испытывает ее веру. — Я не пойду на работу, а ты — в школу. Мы будем молиться. Будем просить знамения. Мы опустимся на колени и будем молить Господа об очищающем огне.
— Нет, мама.
Она подняла руку и ущипнула себя за лицо. На коже осталось красное пятно. Мама посмотрела на Кэрри, ожидая какой-то реакции, но та никак не отреагировала. Тогда она вцепилась ногтями себе в щеку, расцарапала кожу до крови и завыла, качнувшись назад. В глазах у нее засветилось торжество.
— Прекрати, мама. Это меня не остановит.
Мама закричала. Сжав правую руку в кулак, она ударила себя по губам — снова кровь. Мокнув в кровь палец, она взглянула на него мутными глазами, а затем ткнула в обложку Библии.
— …омыта кровью агнца невинного, — прошептала она. — Много раз. Много раз и он, и я…
— Уходи, мама.
Она подняла глаза и посмотрела па Кэрри горящим взглядом. На ее лице, словно выгравированная, застыла жуткая гримаса праведного гнева.
— Господь не потерпит такого издевательства, — прошептала мать зловещим тоном. — Будь уверена, возмездие за твой грех настигнет тебя! Сожги платье, Кэрри! Сбрось с себя этот дьявольский красный наряд и сожги! Сожги его!
Сама по себе вдруг рывком открылась дверь.
— Уходи, мама.
Та улыбнулась, но из-за потеков крови у губ улыбка получилась какая-то жуткая и кривая.
— Как Иезавель упала с башни, так пусть случится и с тобой! И псы пришли и лакали ее кровь. Это все в Библии! Это…
