неведомо куда со своим белокурым голландцем, очень богатым и солидным на вид (да и как же иначе, стала бы она с ним возиться!). – Погоди, постой! Когда мы встретимся?
У меня еще оставалась надежда, что все это ее неумный розыгрыш, что я недопонял, и что завтра, может быть, все переменится.
–?Когда встретимся? – Она сморщила лоб, словно отсчитывала временной срок и не могла сообразить. – Я думаю, Леша, нам вообще не надо больше встречаться. Так что, наверное, никогда. Ты не обижайся, дело не в тебе. Просто переживания и все такое. Ты будешь мне напоминать, а я бы не хотела.
–?Что я буду напоминать? – спросил я уже зло, почти вне себя.
–?Ты и сам знаешь что. Я всегда считала, что ты, Лешенька, страшный человек. И лучше ты держись от меня подальше, иначе я пойду на крайности. К тому же, я теперь не одна, у меня есть Эрик, уж он меня в обиду не даст. А вообще, что ни делается, – все к лучшему. Так что спасибо тебе. И не глупи… Прощай!
Она произнесла все это скороговоркой и, резко отвернувшись, поспешила прочь за своим Эриком и чемоданами. А я остался один.
Я наконец понял. Она не просто мне лгала. Она знала. Все то страшное время на острове она знала, и потому в ее лице то и дело мелькал ужас, когда она глядела на меня и вспоминала, кто я такой. И она не остановила меня, хотя могла, в этом я тоже ни секунды не сомневался. Ей было на руку все, что я делал. Наблюдала из засады и молча ждала, чтобы потом вовремя смыться. Я оказался полным дураком, а она выиграла – поставила на меня и сорвала банк. А после выбросила Алексея Львовича Равенского, как полуразложившийся, мерзкий отброс, на вонючую помойку! Если бы я сейчас был посреди пустыни, а не в шумной толкотне воздушного терминала, то упал бы наземь и завыл. Но каким-то чудом удержался и остался стоять на ногах.
Ни ее, ни Эрика не удавалось уже разглядеть в толпе. Они ушли, и мне нечего было ждать. Я медленно поплелся к автобусной остановке.
