что-нибудь далекое рязанское. Ведь есть же у этого человека какие-нибудь свои песни. Иван Петрович петь не умеет, он вечно в движении, на людях, в работе, но и он, оставшись один, насвистывает сквозь усы что- то совершенно непонятное для других, да, наверное, и для него самого. Но все же это песня, и ничего непонятного нет в Иване Петровиче. Это она хорошо знает. Изучила, вызнала за годы дружной совместной жизни все тайности его нехитрого характера. И даже то, что ему самому не до конца понятно, давно подсмотрела и поняла Валентина Анисимовна.
Не поладили старинные друзья с первого совместного шага. Оба такие, что не свернешь. И оба они правы, и оба виноваты. Работу поделить не могут, будто мало ее, работы.
Валентина Анисимовна вздохнула.
И вдруг Виталий Осипович запел. Это было до того неожиданно, что Валентина Анисимовна подняла голову и убрала руки со стола. Поет! Человек, иссушенный тоской, поет!
И он определенно умеет петь. Сквозь неплотно затворенную дверь хорошо слышна знакомая старинная песня. Она знает эту песню.
Инженер пел, как поют люди, увлеченные работой. Пел задумчиво, останавливаясь на середине фразы и неожиданно начиная снова.
Он пел:
Твердый шорох карандаша по прямой линии —
Удивленно улыбаясь, Валентина Анисимовна тихонько встала и направилась к его двери. Мягко ступая, она вошла в столовую и остановилась.
Виталий Осипович пел:
Удивительно. Валентина Анисимовна постояла у двери, но не вошла. Незачем мешать человеку. Еще спугнешь эту песню, которая, как птица, вдруг влетела в его холостяцкую комнату. Пусть поет на здоровье.
Она даже не услышала, как за окном прошумели сани, и только когда хлопнула дверь, поняла, что приехал муж.
Он стоял посреди кухни, сбросив шубу, и разматывал пестрый шарф.
— Соскучилась, дроля моя? — ликующе спросил он.
— Заждалась, — прошептала она и, как девушка, зарумянилась, целуя его в мокрые, с холода, усы.
— Что это? — насторожился Иван Петрович.
— И сама не знаю. Сижу и вдруг слышу: запел. Удивительно!
— Действительно, удивительно.
Еще раз поцеловав жену в счастливые затуманившиеся глаза, он отпустил ее плечи.
— Ну, тогда все в порядке. И будет у нас, дроля, сейчас веселый разговор.
Раздевшись, он умывался, она гремела посудой, собирая обед.
Валентина Анисимовна заметила, что муж приехал задумчивый какой-то, притихший, но не придала этому особого значения. Мало ли что по работе бывает. Не всегда по головке гладят, бывает что и побьют.
Знала она, что в такие минуты не следует лезть к мужу с расспросами, а еще хуже — с ласками. Гордый он, сразу поймет, что она жалеет, утешить хочет. А этого нельзя. Надо сделать вид, что ничего не замечаешь, ходить около него весело, расспрашивать о пустяках. Придет время — сам скажет.
Умывшись, Иван Петрович сел на приступочку у печки и задумчиво растирал белым полотенцем могучую шею.
— Да что ты сидишь у порога! — удивленно воскликнула Валентина Анисимовна.
Он опустил руки с полотенцем и поднялся.
Действительно, уселся у порога, словно в чужой дом непрошенным зашел. Глупость какая. Усмехнулся:
— Он песни поет, а мне скучно. — Вздохнул. — Вот какие у нас дела пошли, дроля.
Она взяла из его рук полотенце.
— Ах, да я все вижу, — перебила она. — Давно замечаю. Ты обиду-то выброси, ничего от нее хорошего не бывает. А может, он прав. Даже если он и провинился перед тобой неосторожным словом, ему простить надо. Он ведь и за тебя воевал. Ох, да что же это я тебя учу. Иди-ка зови его обедать.
Проговорив все это своим певучим голосом, она засмеялась и, отчего-то застыдившись, взяла мужа под руку. Так рядом они и пошли к Виталию Осиповичу. В это время он сам открыл дверь.
— Прибыл? А ну, зайди ко мне на минутку.
Они крепко пожали друг другу руки.
— Ну, как там? — спросил Корнев.
— Там все в порядке. Побили и похвалили. Я тебе сейчас подробно все доложу. А это что?
Иван Петрович стоял у окна, рассматривая чертежи, над которыми все утро работал Виталий Осипович. Сам он чертить не умел, но разбирался в чертежах прекрасно. На бумаге-то хорошо, а вот как оно получится… Поэтому на всякий чертеж смотрел недоверчиво, как на дело темное, которое надо еще проверить.
— Эстакада для погрузки вагонов, — сказал Виталий Осипович и стал объяснять:
— Вот это въезд для автомашин с лесом. Сюда сбрасывают круглый лес, сюда пиломатериалы. Это линия железной дороги. Вагоны подходят вплотную, и погрузка идет сверху вниз. Весь смысл именно в том и состоит, что груз на эстакаду поднимает автомашина, а люди только скатывают его на платформы. Остается увязать — и все. Самая тяжелая работа отпадает.
Иван Петрович сразу оценил огромную выгоду этого простейшего сооружения. Сейчас в погрузочных бригадах полторы сотни людей. Они заняты тяжелым малопроизводительным трудом. Пятнадцать-двадцать человек грузят один вагон, нередко втаскивая тяжелые бревна на высоту до десяти метров. Адская работа. «Мартышкин труд», — говорят грузчики.
— Вот я подсчитал тут, — сказал Виталий Осипович, указывая дымящейся папиросой на колонки цифр, — в общем, с применением эстакады нам для погрузки надо две бригады по двадцать человек.
